Эти ласковые скрипки,

Эти шёлковые звуки

Над заливом, над закатом, на высоком берегу!

Эти платья, эти руки,

Этот смех, противник скуки!

Что стоите? Я на месте удержаться не могу!

Что за ласковые скрипки!

Ай, да звонкие гитары

Над заливом, над закатом, а внизу поёт прибой!

Кто сказал, что нынче стары

Ритмы, что свели нас в пары?

Мы танцуем ради танца: ты со мною, я – с тобой!

Вот так ласковые скрипки!

Вот так бубны да свирели!

Над заливом, над закатом не смеши меня, друг мой!

Ох, как взгляды потеплели!

Ох, как губы осмелели!

Я сама себе хозяйка, я одна пойду домой!

Смолкли ласковые скрипки.

Море пенно и огнисто.

Над заливом, над закатом, на нескошенном лугу

В моём сердце тонко, чисто

Колокольчик серебристый

Бьет тревогу под твой шёпот на высоком берегу…

Ната так раскраснелась от танца, так глядела на меня, и, вообще, она такая красивая, что я забыл ненадолго о Терезке и Вокиных происках. Я вспомнил о них тогда, когда песня почти допелась до конца, и Олюшка привлекла моё внимание, помахав рукой. Моментально я бросил мечтать и огляделся, в страхе ища глазами ту пару.

Мама моя! Оставив Нату, я ринулся в сторону. Наступил на чьи-то ноги, кого-то толкнул, прыгнул вперёд, ударился об ограду танцевальной площадки, о ту, что над обрывом, над Няккой… Что-то хрустнуло, треснуло, я успел оттолкнуть навалившуюся на меня Терезку, увидел, как её оттащили назад, услышал крики ужаса, и понял, что лечу с обрыва вниз вместе с обломками мрамора.

* * *

– Тьфу! Понастроили на обрывах! – и всякими более злыми словами ругался я, выбираясь из воды некоторое время спустя.

Понимаете, меня так просто не утопить. Я плаваю лучше многих. Я вывернусь и выплыву всегда, если только сознания не потеряю. Я не боюсь ни ширины и быстрого течения Някки, ни шторма на море, ни неожиданных падений, ни ледяной воды. Даже родители удивляются странной моей дружбе с водой, особенно, с солёной. Моей и Рикиной: он весь в меня.

Меня, конечно, слегка пристукнуло мрамором в разных местах. Здорово я ударился о воду. Но мне повезло просто нереально: я полетел прямиком в Някку в том месте, где на пути падения не встречаются скалы и камни, где обрыв действительно отвесный. Чуть левей берег не был таким крутым, и я мог бы скатиться по нему в реку уже мёртвым. Я мог бы насмерть разбиться о торчащие из воды обломки – и просто чудо, что этого не случилось.

Первое, что я увидел, высунув голову и слегка опомнившись – это женский силуэт высоко надо мной на фоне цветных бликов, крон и неба. Моя Ната выскочила на самый краешек, на торчащий над рекой уступ, перемахнув через уцелевшую часть ограды.

Я помахал Нате рукой. Она должна была увидеть, потому что свет фонарей доходил и сюда. Но она, по-моему, не обрадовалась. Голосом, полным паники, она кричала:

– Миче! Там! Там! – и показывала куда-то вбок. Её крикам вторили вопли прочих граждан, которых невозможно было хорошо разглядеть.

Я решил, что масштаб разрушений больше, чем я успел увидеть, и вгляделся в темноту и торчащие камни. Меня заколотило: вдруг на этих скальных обломках тела недавно ещё весёлых и влюблённых людей? Ужас, ужас! Но, может, я сумею кому-то помощь оказать?

Со стороны ряда камней кто-то плыл ко мне, отфыркивался и отплёвывался.

– Рики?!

– Уффф! – сказал мой очень младший брат, выбираясь из воды и устраиваясь рядом со мной. – Ты не ори. Я просто прыгнул тебя спасать.

– А? А? – я не находил слов. – Зачем?

– Так камни же! Вдруг бы ты расплющился о них?

– И ты решил расплющиться рядом в знак солидарности?

– Да, – серьёзно заявил очень младший брат. Он обнял меня и прижался ко мне, весь мокрый и ужасно счастливый. И как я мог его отругать? Язык не повернулся. Хорошо, что он тоже угодил просто в воду. А! Вспомнил! Это ведь я наложил защиту на каждого из ребят – чтобы не покалечиться при падении.