– Петрик! – потеряв терпение, не сдержался и Лёка. – А говорят, ты из тайной полиции. Вот ни за что поверить невозможно!

– А! Вы в этом смысле, – нахмурив брови, протянул он, но мы с Мальком уже не могли беседовать с этим чудилой. Мы ушли, оставив его в одиночестве размышлять о соотношении ненормальной доброты к профессионализму тайного полицейского.

И вот, мы с Лёкой были совсем не рады, когда, нацепив на физиономию добродушную маску, этот Ловкач потащился за нашей компанией на танцы. Никто не отменял телеграф, почту, курьерскую службу, месть Корков своим детям, да и в каком-нибудь притоне наверняка очень тайно торгуют веселящим порошком.

А то, что злой пиратский волшебник в этот вечер оставит нас в покое – так это я по себе судил. Я ни за что не стал бы мстить кому бы то ни было на танцах, в окружении людей – это может причинить им вред.

Лёка шепнул мне:

– Ладно, улыбнись. Хуже было бы, если б Воки на судне приготовил для Терезки очередную каверзу. И при этом опять на Кохи свалил. А так они оба на виду. Только не подпускай к Чудилушке Чёрного Мстителя. Он может попытаться подобраться в толпе. И даже с обычным ножом.

Ну, с этим справиться легко. Я принял все меры безопасности, на которые был способен. Ну и конечно, ребята дали слово следить за безопасностью Петрика и Терезки по очереди и всем скопом, не забираться на возвышения и не бродить отдельно от других.

Я развеселился – грех в такой вечер заниматься размышлениями о преступниках. Я занялся Натой, потому что она не заслужила, чтобы я портил ей настроение.

Праздник был восхитительным. В парке мы натанцевались от души. Мы кружились то со своими дамами, то меняясь. Покупали им маленькие сувенирчики в ларьках, убегали целоваться в тень, просто стояли, отдыхая, любуясь расцвеченной огнями тёмной рекой, звёздным небом и силуэтами гор на том берегу. Терезка танцевала тоже. У неё ни капли не кружилась голова, её никогда не тошнило, она редко жаловалась на усталость, одолевающую беременных, и никогда не отлынивала ни от каких посильных работ на «Комарике». Вот только движения её стали замедленными, и, танцуя, она была осторожна. Терезка упорно держалась там, где пореже толпа и танцевала она далеко не всё – берегла себя.

Танцевальная площадка находилась прямо на высоком берегу Някки, музыканты были замечательными, кроме того – нашими хорошими знакомыми. Они приезжали, помнится, на студенческие конкурсы и фестивали в столицу и как-то заняли третье место, когда мы: я, Ната, Петрик, Лёка и Рики, заняли второе.

Так вот, нам ненадолго уступили бы сцену, но мы сразу сказали своим знакомцам, что не хотим быть узнанными в этом городе. Тем не менее, разулыбавшиеся ребята объявили песню «для наших друзей» и заиграли нашу мелодию. Мы подхватили своих девчат, Кохи – просто какую-то девушку, Рики, разумеется, Лалу, и всё было очень весело, пока я не услышал рядом слова:

– В знак примирения…

Справа от меня Хрот уступил право потанцевать с неутомимой Терезкой проклятущему Воки. От удивления и даже от ужаса, я встал Нате на ногу и замер.

– Миче, ты что?

– Э-э-э… Я не знаю, – нашёлся я. Делая вид, что мне очень радостно, я старался теперь держаться ближе к Терезке и Воки. Ну что ты будешь делать! Всё удовольствие испортили! Какие слова удалось найти Воки для того, чтобы убедить Хрота отпустить от себя жену, а Терезку – отцепиться от мужа?

А скрипки заливались, и несовершенные инструменты верховьев Някки, называемые гитарами, задавали ритм. Певица Олюшка в синем платье, хитро блестя в мою сторону глазами и постукивая ножкой, без всякого напряжения пела голосом волнующим и прекрасным, чуть переврав мой текст. Ната терпеть не могла Олюшку, называла её «задавакой противной» и «козой несчастной». Тогда мне было невдомёк, дурачку, а теперь я понимал: ревновала. Даже теперь, когда мы были сосватаны, и, надеюсь, у Наты не было причин сомневаться в моей любви, она поглядывала на певицу сердито. Почему-то она считала, что Олюшка мне нравилась когда-то. На самом деле, это я ей нравился. Все знают, что Олюшке вообще очень сильно нравится… хм… Назовём это общением с мужчинами.