В углу ютились животные. Мелкая, комнатной породы собачка, рыжий пекинес по имени Дуся, надувшись, свернулась клубком и совсем не принимала затеи своей хозяйки. «Куда её несёт: можно ли было домашнее тепло променять на сущий морской ад?! Едва-едва удалось тут пристроиться среди друзей по несчастью. А надолго ли?» – подумала бы она, если бы могла рассуждать. Начисто лишённая этой способности, несчастная Дуся тревожно уставилась в одну точку, согласная на всё, лишь бы когда-нибудь закончились её страдания.

Дусина хозяйка отправилась на Сахалин неожиданно и совсем не по своей воле. В чёрном пальто и повязанном на голове тёмном платке она пристроилась у стены на большом чемодане, затерявшись в полуосвещённом трюме. Алевтина Николаевна Рунова была учительницей и намеревалась, подобно своей питомице, весь век провести в домашнем тепле. Где-нибудь в тихой провинции, строго наставляя шустрых мальчишек и слегка укоряя девочек, растить всех в любви и ласке. Однако тихим мечтам не суждено сбываться, особенно в тяжёлое для страны время. Провинциальную среднюю школу пришлось покинуть, чтобы отправиться в дальнюю поездку на загадочный остров Сахалин.

Привязанная рядом с Дусей кавказская овчарка могла быть сторожевой на одном из военных складов или проводником где-то в экспедиции. Она и здесь тщательно исполняла свою роль – недоброжелательно оглядывала всех вокруг и, угрожающе рыча, готовилась, если бы не намордник, зажать мёртвой хваткой кого-нибудь подозрительного. Хозяина, по всей видимости, рядом не было, и овчарка нервничала. Но далеко отойти на катере некуда – он всего лишь поднялся на палубу. Это был Лапшин, который имел кавказца для охраны в его походах по малоизученным районам острова.

Переселявшиеся на Сахалин пассажиры катера, как водится, везли с собой домашний скарб: чемоданы, коробки, сумки были сложены горой в дальнем углу трюма. Уставшие от страха, мути в животе и шатания от стенки к стенке своих пожитков, люди не находили себе места, и никто из них долгое время не обращал внимания на животных. Но один милый эпизод помог немного разрядить тягостную обстановку.

Две пары кошачьих глаз выглядывали из большой корзинки, расположенной неподалёку от собак. Они испуганно озирались вокруг в поиске поддержки, хоть какой-нибудь, и… не находили. Вместо того появлялось всё больше поводов для беспокойства и тревоги. Устав жалобно мяукать, кошки начали скрести когтями по корзинке и чуть не опрокинули её вместе с собой. Закутанная в большой шерстяной платок девочка, сидевшая на мягком бауле с вещами, встрепенулась, быстро вскочила и успела подбежать, прежде чем корзинка упала. По-своему выговорив кошкам, она водворила корзинку с ними на место.

За всем этим наблюдал мальчик, около десяти лет возраста, её ровесник, который сидел на скамье, прижавшись к своей матери и обхватив руками железный столб с потрескавшейся краской и проступавшей сквозь неё ржавчиной. Когда девочка подхватила корзинку, он рассмеялся и посмотрел на мать.

– Здорово, что она успела! А то эти глупые кошки от страха убежали бы куда-нибудь и спрятались среди вещей в трюме. Потом не найдёшь…

– Тебе жалко их, да, Витя? – женщина с нежностью разгладила сбившиеся под беретом волосы на голове сына.

– Не то чтобы… просто девчонка шустрая очень…

– Она им задала как следует, теперь будут сидеть смирно.

Софья Ивановна, так звали женщину, была для местных условий неплохо одета и тщательно хранила свою аккуратную причёску, спрятав от ветра и дождя под непромокаемой косынкой. Её искреннее, выразительное лицо с привлекательным отпечатком жизни вселяло надежду в окружающих и словно просветляло их безрадостные лица. Мягкие руки довольно крепко обнимали сына, не отпуская от себя даже при сильной качке. Витя чувствовал себя уверенно рядом с ней, однако не оставлял надежды, наконец, побыть одному, ускользнув от мягких материнских рук. «Вот, – рассуждал он, – только бы сойти на берег, и… никто не удержит!»