На остановку Серёга прибежал вовремя. Автобус ходит один раз в два часа. Опоздает бедолага – возвращается на проходную, в нарды с охранником играть, как дурак.
И вот на остановке уже сидят человек пять. Пару женщин, паренёк какой-то и ещё кто-то.
– Здрасти.
– Здоров.
– Не опоздал?
– Да не…, – нервно смеются, на всякий случай на часы поглядывая, – Ещё пять минут!
– Какой – «пять!», – дед пугается, – минут двадцать ишо!..
Посмеялись, согласились, сверив часы.
А ветерок усиливается, сгоняет людей в кучку. Коробка остановки поскрипывает жестью. Огни посёлка слезятся. Ни кого. Мимо натужно прорычал «Камаз» и опять ни зги.
Закурили.
Разговоры дежурные. Обязательные.
– Прохладно…
– Да… Прохладно…
Подняли воротники.
И тут совершенно неожиданно из-за угла входят двое.
Женщина аж вздрогнула.
Откуда они? Полем шли, что ли? Вроди «не наши»…
Два здоровенных мужика, явно «под мухой», зашли в «коробку» и сами удивились, что посреди ночи на таком пустыре и людей куча.
– Ёханый бабай!, – один остановился, рассматривая присутствующих, – Да тут народу…
Второй тоже озирается, рассматривает каждого. А на остановке Серёга, пару женщин, дядька старик, паренёк в углу и две пожилых мадамы. Ни чё интересного.
А мужики не простые. Нагло осматривают, чуть ни по карманам похлопывают. Видя, что тут «одни бабы», говорят меж собой громко, не стесняясь. Видно, что хотели мимо пройти. А теперь остановились, друг другу подмигивают, загадками перешучиваются.
– А чё? Тосем-босем-двадцать восемь!, – что помоложе брови весело задирает, старшему будто предлагает чего-то.
А тот руки растирает, весело рожей кривит, соображает:
– Ну, а чё… Мо-ожно…
И молодой руки в карманы суёт, злобность напускает, прохаживается вдоль сидящих на лавочке.
Бабки замерли.
И Серёга начал унывать.
Пустырь, никого вокруг, темень. А мужики явно затеяли чего-то.
Молодой пару раз выглянул, огляделся. Ни кого. Сумку женщины присматривает. На Серёгу посмотрел изучающе. На паренька в углу. Губы облизал:
– Давай, помогу…
Огромной пятернёй взялся за сумочку. Старший женщине взгляд бросил, та аж оцепенела. Отдала. Все молчат. А старший чем-то в кармане поклацывает, прохаживается. К старику подошёл:
– Займи, папаш, сколько не жалко…
И прохаживаются так вот вдоль, от одного к другому. И все молчат. Мужики здоровенные!.. Страшно.
А Серёга самый последний. Паренёк это в уголке, а потом Серёга спиной к стеночке стоит, кумекает…
– Ты не дёргайся…, – шипит на бабку старший, аккуратно с её плеча снимая кошёлку, – чё дергаешься-то?.. Посмотрю и отдам.
Вытащив кошелёк и ещё чего-то, возвращает сумочку.
И Серёга тоскует…
… – Первый раз в жизни у меня такое, представляешь? Стою – замер. Не знаю, чего делать… Убежать могу – шесть сек. А не могу. И стыдно бежать-то и… А они всё борзеют… Дедок взъерепенился, отдай, говорит, сукин сын!.. Тот старший деду легонько в бок ладонью бац! И старик сел и скулит. Встать не может. А я пацан, двадцать лет…
…И «очередь» доходит до паренька. Молодой к нему подходит вразвалочку, легонько по ботиночку пинает:
– Слышь…
И тут происходит совершенно небывалая вещь.
Худой, маленький паренёк, всё это наблюдавший из угла, кутаясь в пальто, затравленно зыркнул снизу и, вставая, как-то снизу также махнул тощей рукой, что-то проворчав, будто огрызнувшись. Отпрянувший на шаг бандюга удивлённо вытаращил глаза, а паренёк ящерицей прошмыгнул по стеночке и скрылся в темноте.
– Чё это…, – молодой удивлённо голову опускает, глядя как из его поперёк распоротого живота тёплым фаршем вываливаются кишки, – Эт…
Второй машинально дернулся за пареньком, но посмотрев на друга, замер, как вкопанный, становясь белым, аж зелёным.