А вот совершенно иная лира, где образ вьюжен, дик, необуздан, подобен «Ночи перед рождеством», в реве хорала которой слышится неистовая, обреченная на провал сатурналия Пушкинских «Бесов». Пастернаковское «Снег идет густой-густой, не оглянешься – и святки…» Я говорю сейчас о творчестве Татьяны Ляпоты.

Взгляните, насколько обворожительна ее рифма: «Новолуния – на валу не я», или почти Бальмонтовское, но сугубо индивидуальное, выстраданное «р», точно пронзительное эхо на «Золотом плесе» Исаака Левитана:

Горлом рубиновым к гроздьям рябиновым.

Посмотрите, как вольно, широко аукнулась реминисценция и откуда-то из глубины, из темноты памяти встаёт величественный, как христианский собор, образ близкий сердцу советского человека, абрис Марины Ивановны Цветаевой.

Данная ширь и мощь поэтического мышления Татьяны Лепоты усиливается ритмом гитары. Мгновение – и мы увлечённо следуем за поэтом, в его творческую лабораторию, безропотно подчиняясь желанию творца…

Следующие строки принадлежат Анатолию Лернеру. Слушая, читая их, невольно вспоминаешь Пушкинское «Лукоморье» или поэму Александра Щуплова «Серебряная изнанка»…

Нужно ли вам говорить, что тут над Николаем Васильевичем взвились Гоголевские черти и затянули мне глаза одной огромной слезой восторга. Сквозь эту пелену, словно в озере отражённые, предстали и Саша Щуплов, и Витюша Шамрай и даже Красников, и даже – Коркия. Да мало ли кто отражался в моем озере? Многие отражались и тонули с камнем на вые… А вот Щуплов остался. На всю жизнь. Помирая, корчась на больничной койке от перитонита, я шептал в бреду Щупловские строчки:

Вспомнились наши с Николушкой кочевничьи набеги в Жуковский, где, расслабившись от московской суеты, в трико с выдувшимися коленками, неизменно смущённый Щуплов скармливал нам столичные анекдоты…

– Слог прост, лаконичен, сжат до предела… – Позвольте, это что такое? Господи, да это же обо мне! Я вновь впился глазами Николке в переносицу и, напрягшись струной, слушал гимн себе.– В равной степени насыщен любопытнейшим содержанием…

Неловко такое слушать о себе, но до чего, братцы, приятно!

– Прочтите хоть раз «Сказание о Земле Индийской». Фантазия поэта былинно-огромна, подчас немыслимо определить черту, проходящую между фантасмагорией, рожденной магическим воображением творца…

«Это я-то творец? А почему бы и нет?»

– … и золотоносными россыпями тех слоев русского народного творчества, что органически вплелись в филигранную стлань поэтического повествования, тканную Анатолием Лернером.

«Колюшка, а вот „Шабаш ведьм“ посложней „Сказания…“ будет. Фу ты! Закончил. А мне ещё хочется».

Севка с Татьяной сидят, как очарованные. А «государь император» подбородок на костыль склонил и вопрошающе взирает на Николку: мол, ты это всё серьёзно или так, дурака валяешь? А затем взгляд одними глазами, на меня переводит. А я спокоен. Внешне. Всё правильно сказано. Ничего лишнего. Всё справедливо. А если это действительно так, то чего же смущаться? Вот так вот. Вот какие мы скромняги. Я бы сказал, патологически скромные. Ибо, будь всё иначе, не остались бы в неизвестности, обделённые вниманием издательств. А ещё мы – честны. Не можем поступиться своими принципами, не желаем обесчестить своего имени сомнительными публикациями, не… не… не…

Все сидели смущённые, не в силах вымолвить слова. Николушка торжествовал устало, а я, признаться, порядком понервничал. Ведь не прими сейчас кто-либо на веру Николкины слова, мне придётся подтверждать всё на собственном примере. А тут уж дело не только во мне одном. Даже не в моих собратьях по перу, тут на карту поставлено нечто большее… Ну, вы же понимаете?..