И, кажется, я теперь поняла, почему. Просто все попаданцы боялись, что их сочтут сумасшедшими. Точно так же, как я сейчас. Поэтому, когда с меня сняли гипс и попросили назвать своё имя - для проверки речевого аппарата, каких-то реакций, не знаю, чего еще там, то я, не задумываясь, ответила:

- Габриэла-Роса Ловейра.

Доктор Перес довольно улыбнулся: мой речевой аппарат работал безупречно. Теперь он мог вплотную заняться моим восстановлением. После месяца, проведенного в гипсовых лангетах, я с трудом сидела, а ходила только по стеночке, и то с помощью Карлы.

Но силы восстанавливались быстро, и вскоре я всерьёз задумалась о том, кто я и как мне жить дальше. Зеркало окончательно перекочевало со стены ко мне на тумбочку. Тайком я то и дело разглядывала себя, привыкая к новому лицу и телу.

Уж не знаю, какой квест я прошла в прошлой жизни, и чем заслужила, но в этой судьба оказалась ко мне щедра в плане внешности. От старой серенько-никакой Оли Бобик не осталось и следа. Я поочередно то упивалась своей внезапной удачей, то боялась неизвестности до нервной трясучки.

В один из дней доктор Перес появился уже после обхода, причем не один. Его сопровождал человек в форме, на вид абсолютно мне незнакомой. Мундир с двумя рядами круглых пуговиц, рукава с желтыми обшлагами, над обшлагами пуговицы были в форме звездочек. Шляпа, похожая на треуголку. Её карабинер нес в руке, прижимая к боку.

Волосы черные настолько, что отливали синевой, как вороново крыло. Возраст, скорее, средний, но как следует я разглядеть не успела. Сердце глупо заметалось от мысли: “А вдруг я, то есть Габриэла, натворила что-нибудь и вместо шанса новой жизни я попаду под суд”.

Доктор кивнул офицеру на меня, а тот уверенно подтвердил:

- Да, это она! - и четким шагом направился ко мне.

“Конец”, - холодея, подумала я и замерла, как кролик перед удавом.

- Сеньорита Ловейра? Позвольте представиться: капитан Луис Мигель. Можно присесть? - он указал на стул, стоящий возле моей койки.

Я только судорожно кивнула и отложила зеркальце на тумбочку. Но промахнулась - оно перевесило и грохнулось на пол, разлетевшись на десятки осколков.

Доктор и карабинер суеверно перекрестились как-то по-своему, скрещеными пальцами, а я лишь вздрогнула, втянув голову в плечи. Может быть, я поторопилась, радуясь второму шансу на жизнь?

- Сеньорита, мне жаль быть вестником печали в вашей жизни, - он откашлялся и покосился на разбитое зеркало, - но вынужден вам сообщить, что ваш отец скончался. Это стало известно, когда вас обнаружили на берегу, а ваш баркас затушили. Мы бы сообщили вам и раньше, но доктор Перес запретил нам: вы были в плохом состоянии. Сеньорита Ловейра, как вы? Скажите что-нибудь…

Передо мной в данный момент стояло лицо того старого рыбака, глядящего на меня с нежностью и печалью. Он любил меня, он спас меня. А Олю Бобик никто никогда не любил. И этот прощальный любящий взгляд рыбака, предназначенный своей дочери Габриэле, пронесу теперь и я через всю жизнь, которая досталась мне так нечаянно-внезапно.

Для меня было неожиданностью, что я разразилась горькими слезами. А для окружающих нет: доктор захлопотал вокруг меня, капитан же сочувственно откашлялся.

3. Глава 3

Когда поток моих слёз иссяк, капитан снова откашлялся, ненавязчиво привлекая моё внимание.

- Сеньорита, мои искренние соболезнования. Все знали вашего отца как честного, порядочного человека. Несомненно, вы, как его дочь, не позволите запятнать его репутацию.

В этих словах, кроме сожалений, появилось что-то новенькое. Как будто “Я вам сочувствую, но…”