Короткие паузы среди нескончаемой киноленты бреда давали слабую возможность очнуться, и в эти моменты Виталий бросался на поиск логических построений, направленных лишь на решение того, как оказаться реально в своей нескончаемой радужно сочиняемой вакханалии. И попытки его, так похожие ложной практичностью на спиритические сеансы, ввергали сознание снова в кульбиты прострации.

Эмоции размножались делением, и бесячья их популяция стремительно расползалась по мозгу, в том числе, по спинному. И места им в теле Виталия апокалиптически не хватало. Он стравливал неуемное давление сквозь тесные дырочки разума – руки тянулись к стихосложению. Утром Виталий читал, что случалось наваяно ночью. «Кусачий жар гноящихся желаний…» – слизывал его взгляд с бумаги…

– Боже, ну, что ж так бездарно! – автор комкал листы.

Все бесило. Приходилось фальшиво мямлить жене что-то о неважном самочувствии, о диком количестве работы… Еда загружалась в тело по нужде сквозь специально предусмотренное природой отверстие – рот. Процесс шел механически, и, слава богу, жизнедеятельность организма каждый раз оставалась поддержана.

Брожение поглощенных калорий вызывало подобие умиротворения, и Виталий скользил по мечтам о случайных неожиданных встречах с Ней, после которых все так чудесно складывалось. Они рассекали на яхте всю в бликах поверхность моря, наслаждаясь друг другом, звоня бубенцами радости. Они окунались в симфонии жаркой листвы среди леса на щедрых подушках мха, шаля не по-детски в ребячливом чистом восторге. Они метафизически перемещались в потоках абстрактного сумрака, трансформируясь постоянно, совершая телесные чудеса, и видеть друг друга им позволяло лишь безудержное сияние эйфории…

Затянувшийся срок мучений требовал действий. Собрав свою волю в горсть, Виталий начал сосредоточенно планировать шаги. Реальные. Генерировать нервный сыск. Ему жизненно необходимо стало прорвать эту сферу галлюцинаций, стены камеры пыток, пусть сладких, но влекущих его к истощению, при котором мягкий, безвольный разум оползает отгнившими ломтями, они отделяются, падают вниз и совершают унылый шлепок, пополняя и без того бесконечную, вялую лужу отчаяния.

Утром в день его пробуждения жена, по счастливой случайности, уехала рано. Дела. Виталий позавтракал, чувствуя, как набирается сил. Распахнув окно, глубоко вобрал в себя утренний воздух.

Одет элегантно. Парфюм. Выдернуть из брови обесцветившуюся волосину… Все. Готов завоевывать страны и континенты!

Теперь предстояло томиться тупым ожиданием возле дверей. Ну, не таким уж тупым, если учесть, что решалась теперь сверхзадача. Внимание! Он слышал свой пульс, спазматическое дыхание. Прерывистое шпионистое шипение, тщащееся сокрыться, чтоб не мешать засаде. И все обратилось в слух. Где-то там вверху надо не пропустить заветный скрип. Или щелчок. Или легкий порхающий бег. Не шаг. Бег. Озорной перестук каблучков. Катящуюся по клавиатуре волну, готовую обернуться восторженным вихрем, вырасти в шквал и зазвучать в апогее аккордами коды.

Но Она пока об этом и не подозревает…

Не подозревает? Так не бывает!

Флюиды Виталия, электрические разряды ауры. Они могли пронизать перекрытия, стены и презреть расстояния. А тут ведь совсем близко. Неужели звенящая, такая накаленная и сияющая фиолетовой дугой лихорадка не раскачала еще пространство? Не подозревает …

Вот дверь-хлопушка! Стартовый пистолет. Герой задохнулся. Кроведвижущая помпа внутри него сорвалась с места, обгоняя сама себя. Пульсация, казалось, заставляла вздрагивать образующие единый свод черепа кости, отчего голова то и дело меняла размер, пульсируя в такт сердцу. Горло распухло, сдавив баритон до жалкого посвиста. Паника охватила Виталия…