Электричка. Юлечка отрешенно-ясным прозрачным взглядом совершает полет по лугам и озерам, что проносятся за окном. Ее горячая ласковая рука ухватила его кисть, то ли еще по инерции, то ли готовая до исступления бороться, если придется, не желая отдавать. Виталий осел всем усталым телом, доверяя вагонной скамье судьбу. Он мыслями дома. Он занят. Он ищет тот правильный тон, ту мимику, те интонации, что позволят сокрыть правду. Неудобную истину.

Глазами из внутренней пустоты он бродит по полупустому вагону. В поисках чудо-решения? В неумелых потугах найти оправдание? Или надеясь исправить ошибку? Какую ошибку? Ошибок он не совершал.

Через ряд у окна сидит девушка. Худенькая удивительно. Темненькая. Волосы ее всклокочены. Она кутается в непомерно большой воротник своего пальто. Она не роскошна, даже невзрачна. Но… нова! Нарицательная ЖЕНЩИНА. Глаза ее кажутся ему в этот момент просто невероятными, и Виталий вдруг ловит себя на том, что струится флюидами к ней, проникает за воротник, разбегается мыслями, подобными полчищам муравьев… нет, живучей неукротимой плесени… по неведомому, зовущему в иные миры и сулящему запредельные чудеса сокрытому телу, и он тонет…тонет в новом приступе шторма, который, теперь он вдруг понял, в повторах своих не уймется совсем.

Casa sulla Roccia. Когда смотришь снизу, задрав голову до боли в упрямом затылке, причудливый силуэт Дома на Скале прикидывается мудрым и гордым. Но озорные вспышки солнца, выставляющего лучами рожки из-за черной глыбы, нахально дразнят наблюдателя, игнорируя чин и возраст.

Некогда в незапамятные средние века созидающая мысль канонически невоспитанного удалого зодчего произвела на свет нечто… Усмешку Господню. Видно, заказчик, кичась безразмерным кошельком, либо попросту спьяну, предписал архитектору бросить вызов пугливому стаду придавленных жизнью богомольцев. Дом, рядящийся сказочным замком, бесстыже выперся над обрывом, да так и застыл вопреки приличиям. Случайные башенки топырились словно сытые щеки, вычурные лестницы и чудные балконы ожерельями опоясали здание. Старушки-аборигены крестясь сплевывали в сторону, проезжие скалились, иноземцы считали своим долгом посетить диво и сфотографировать его для коллекции.

Русские люди любят Италию по-разному. Кто-то трепещет от прикосновения к патине веков, сознавая причастность к истории. Кого-то пучит гордостью, даже не гордостью, а бахвальством, когда он вразвалочку топчет античные мостовые, чувствуя себя как дома, забывая, что все-таки в гостях. Финансовый достаток позволяет подкрепить хозяйское поведение имуществом.

Сергей ощущал Италию своим домом. Без лишнего хамства, без демонстрации исключительности. Так сложилось, что шесть лет назад он женился на итальянке, у которой в четвертом колене русская кровь удачливо смешалась с музейно-вялыми соками романского генеалогического древа, окрасив в оттенок душевной широты ее южный жаркий характер. Удивительное понимание, взаимно пробудившееся в Сергее и его избраннице, стремительно привело к решению связать себя браком. Европейский уклад жизни почти превратил Сергея в Серджио. Именовал он себя теперь исключительно так. Но без малого тридцать лет становления в отечестве не вытравливались. Да он и не усердствовал чрезмерно. Живость ума в едином букете с русской сметливостью, да легкий характер, лелеемый удачей, сотворили в итоге этакого баловня судьбы.

Друзья искренне радовались за него, что не мешало, однако, извлекать некоторый интерес из контактов с бывшим соотечественником. Нет, никто не эксплуатировал дружбу. Просто она приобрела новые формы. Простенький бизнес, основанный на кичливом спросе русских покупателей к итальянским товарам, давал возможность иногда баловать друзей гостеприимством, ничуть не ущемляя себя.