– Сэр, а куда… делись кресла? – тихо спросила я, забирая одеяло.

– Этот автобус… не совсем обычный. Кресла свернулись и, как бы по-вашему… ушли в пол, – он улыбнулся. – Спокойной ночи, мисс Адлер.

Я прошла в конец – туда, где было моё кресло. Птицы сидели на жердях и деревьях, затихнув и тоже засыпая. Подушки были разложены не беспорядочно, а по четыре штуки в ряд, так же, как стояли кресла. Я заметила, что директор, как только все ученики расселись, вышел из автобуса. Я посмотрела в заднее окно и нахмурилась – ещё несколько почти таких же автобусов стояли позади нашего, и директор заходил в каждый, что-то объявлял и снова выходил. Свет не выключали, и никто, кроме меня, не смотрел в заднее окно и не удивлялся тому, что наш автобус – не единственный.

– Да, есть и другие автобусы, – сказал Лис, видя, что я поднимаюсь с подушки. Я повернулась к нему.

– Но почему их не было раньше?

– Отстали, наверное. А может, это автобусы с детьми из маленьких городов и деревень, ехали по другим путям и только сейчас выехали на нашу трассу. В любом случае, детей в Аристеле достаточно, уж точно не пятьдесят.

– А сколько?

– Много, – Лис улыбнулся, кивнув. – Да-да, – и повернулся к выходу – профессор Ровенбах снова вошёл в наш автобус.

– Всё, ночной обход я совершил, пора спать, – он тоже опустился на подушку и дёрнул за цепочку, что находилась возле его места. Свет потух, остались только фары нашего автобуса и тех, кто позади.

Директор встал на коленки и шепнул что-то водителю, тот ответил громче: «Они поедут за нами?» Профессор Ровенбах кивнул, автобус загудел и поехал.

Нас чуть покачивало, будто в поезде, подушки не наезжали друг на друга и никто никому не мешал. Я, спустя некоторое время, заснула – счастливая и в предвкушении. И даже не заметила, когда именно прошёл мой кашель, насморк и хрип в горле, но точно знала, что раньше, чем автобус выехал из Амстердама. Проснулась я сначала совсем тёмной ночью, потому что свет резко включили. Я поднялась, что-то сонно бубня. Лис даже не поднялся, раздражённо вздохнув.

– Что случилось? – прошептала я ему.

– Да просто ещё один ночной обход. Свет могли и не включать… – он снова закрыл глаза.

Утром я проснулась оттого, что Лис толкал меня в бок.

– Ты что, глухая? Все уже ушли, – я разлепила глаза, села и огляделась – вокруг никого не было, автобус совершенно пустой.

– А где все? – я подскочила.

– Да успокойся, в кафе ушли. У нас длительная остановка. Мне сказали тебя разбудить. Не знаю, как ты не проснулась, все такие шумные…

– Пошли, – я вперёд Лиса прошла вперёд и, накинув куртку, спустилась по ступенькам. Мы стояли теперь возле большого кафе, откуда доносился смех и музыка.

– Кто играет? – сонно улыбнулась я, разблокировав телефон – девять утра.

– Не узнаёшь? Наши, – Лис обогнал меня и открыл дверь.

– Ученики? – удивилась я, но ответа не требовалось – мы уже стояли в кафе, и музыка стала чуть тише.

– Мисс Адлер, – директор подошёл, легко проплыв между столами. – Доброе утро. Что желаете на завтрак?

– Доброе утро, сэр. Мне просто гренок и чай, пожалуйста, – я постаралась не зевнуть. Профессор Ровенбах провел меня почти в центр кафе, посадил рядом с собой и пошёл за заказом. Я отыскала глазами Лиса – он сидел на своей сумке, прислонившись к стене, у самых дверей, хмурый и печальный. Я незаметно подошла к нему, постоянно оглядываясь.

– Пошли со мной, – я потянула его за собой, но Лис вырвался.

– Нет.

– Почему?

– Не хочу, – я пару секунд внимательно на него смотрела, пытаясь понять причину, но в итоге, хмыкнув, ушла обратно к своему столу, где уже стоял горячий сладкий чай. Почти все ученики, за исключением первокурсников, держали в руках инструменты: гитары, скрипки, виолончели, саксофоны, небольшие копии синтезаторов. Сделав один глоток, я повернулась к двери – Лис тоже тихо наигрывал, прикрыв глаза. Виолончель он держал осторожно, будто маленького ребёнка, и играл не хуже остальных, и уж точно лучше второкурсников. Меня так и тянуло взять в руки какой-нибудь инструмент и заиграть, чтобы волшебные, чарующие мелодии лились из-под пальцев или летели вместе с дыханием, но оставалось только слушать.