Обычно мы находились в фургоне в строго отведенные для этого часы – примерно с обеда и часов до семи вечера, потому что в это время отца Ойгена обычно не было дома.

– Он ненавидит чужаков, – сказал как-то раз Ойген, когда мы с ним развалились на прожженном диване перед телевизором.

Показывали «На игле», и мы в полном молчании слушали простые истины Марка Рентона30, который переживал на экране не самый лучший этап своей жизни. Когда фильм закончился, Ойген стал объяснять, как действует крэк. Я слушал его с ленивым интересом, пытаясь нашарить на полу новую банку пива, но мне все время попадались только пустые.

– Знаешь, что самое странное из всего этого дерьма? – спросил Ойген, пуская в потолок дымные кольца, – кокаиновые букашки.

Я громко фыркнул.

– Чего?

Он ухмыльнулся.

– Когда ты настолько сильно обдолбался, что тебе кажется, словно у тебя жуки ползают по коже.

Меня слегка передернуло, и это не укрылось от Ойгена. Мы лежали валетом – его ступня упиралась мне в ребра, и я все пытался отодвинуться, но места на диване и так было мало.

– Испугался?

– Еще чего, – недовольно отозвался я.

– Я же вижу, что испугался, – не унимался он.

Тогда я не придумал ничего умнее, чем выплеснуть пиво Ойгену в лицо. Он замер на мгновение, а потом вдруг резко сел и ударил меня кулаком в нос. Я тут же почувствовал на верхней губе что-то теплое.

– Ты мне нос разбил, придурок!

– Лучше бы ты мне тоже в морду дал вместо того, чтобы поливаться этой дрянью, которую мы пытаемся называть пивом!

Он быстро хлопал мокрыми ресницами и возмущенно смотрел на меня. Я пытался остановить кровь. Со стороны, наверное, мы выглядели полными идиотами, поэтому не выдержали и хрипло рассмеялись.

Ойген вдруг оцепенел и велел мне заткнуться.

– Что такое? – шепнул я.

Он покачал головой, крепко схватил меня за руку и потащил за собой. Спотыкаясь о пустые банки и прочий хлам, мы двигались к стенному шкафу. Больше я ничего не спрашивал, потому что и сам слышал рокот мотора перед домом и чьи-то громкие голоса. Мы спрятались в шкафу. Ойген вжался в стену, я – в Ойгена. Быстрым шепотом он велел мне не издавать ни звука.

Дверь фургона распахнулась – внутрь ввалились какие-то люди. Сквозь хлипкие жалюзийные дверцы шкафа я разглядел, что это были мужчины. Двое из них держали под руки третьего – он был в крови и не мог стоять на ногах самостоятельно. Четвертый встал ко мне спиной, скрестив руки.

– Ну? – спросил он, – разве хорошо сдавать своих, Леннарт?

Избитый мужчина, по всей видимости, Леннарт, задергался и замотал головой.

– Я не хотел, Рольф, честное слово, но у меня не было выбора! Меня конкретно прижали…

– Слышали, парни? Его конкретно прижали!

Рольф был высокий и поджарый. Я не видел его лица, но каким-то образом он все равно вселял в меня страх. Ойген у меня за спиной крепко впился пальцами в мое плечо. Мне было трудно дышать, но я старался держать себя в руках.

– Что же нам с тобой делать? – Рольф подошел вплотную к несчастному, а потом со всей силы ударил его в живот.

Леннарт застонал, а я почувствовал, что содержимое моего желудка отчаянно просится наружу. Все мои внутренности сжались, а конечности похолодели. Пространство сузилось до размытого пятна перед моими глазами. Ойген сильнее сдавил мне плечо, и я выгнулся ему навстречу, прикусил губу, чтобы не зашипеть от боли, но это помогло немного прийти в себя.

Мужчина с темно-рыжими волосами что-то шепнул Рольфу на ухо. Последний выругался, засучил рукава рубашки.

– Ты слил наш товар, Леннарт. Так не делают.

– Я понял. Я все понял, боже, Рольф, у меня ведь жена…

– Твоя жена ушла от тебя! – презрительно бросил Рольф. – Пытаешься на жалость давить? Не пойдет.