Информация, переданная тайно влюблённой в Гошу Кита второклассницей Людкой Беловой из четвёртого подъезда, оказалась верной. После короткого препирательства за право лезть наверх первым пацаны, изо всех сил скрывая друг от друга смешанное с ужасом восхищение, взирали на мир с пятиэтажной высоты. Мир выглядел так, будто его украли из горкома комсомола, где в специальной секретной комнате хранились листы аэрофотосъёмки. Об этой комнате рассказывал Фима Вас, а он точно знает, потому что его дядя в горкоме самый главный.

К краю плоской крыши подбирались на четвереньках. Опасливо приподнимали головы над низеньким, по бёдра, бетонным бортиком, провожали глазами вспуганных скрипучих голубей. И от одного этого взгляда в сине-белое небо, которое было не сверху, как всегда, а почти сбоку, холодело в животе и становились мокрыми ладошки. И отползали обратно по наждачным листам рубероида, к торчащему над крышей кирпичному кубу с маленькой дощатой дверцей, ведущей вниз, в сырую, пропахшую птичьим помётом, тёплую темень чердака.

– Вова, ты чего! – заорал вдруг Кит.

Яша повернулся – и прикусил язык. Остальные тоже затихли.

Вова Каретин сидел на бортике. Сидел, как избушка на курьих ножках: к ним задом, к небу передом. Его ноги висели над бездной, и он, кажется, ещё и болтал ими туда-сюда. А может, и не болтал: ног они не видели, но Вовина спина чуть-чуть покачивалась из стороны в сторону. А когда Вова обернулся, оказалось, что на его лицо, как транспарант про славу капээсэс на фасад дома культуры, навешана огромная, от уха до уха, улыбка.

– Шуруй ко мне, ребя! – он похлопал по бортику рядом с собой, будто на скамейку в горпарке приглашал. – Тута капитально!

Друзья беззвучно покачали головами. Говорить боялись: кто знает, чем слово наше отзовётся.

– Ну и кресты, – Вова пожал плечами и отвернулся.

Стало ясно, что надо что-то делать. Или, по крайней мере, пытаться. По окончании короткого совещания – беззвучного, одними взглядами – слово предоставили Шуцыку.

– Вова, – осторожно позвал он.

– А?

– А ты математику сделал?

– Не-а, не успел.

– Я тоже. Дуй к нам, Фрэн списать даёт.

– Чё, правда? – Вова неловко повернулся и теперь уж точно покачнулся, но ухватился за борт и быстро восстановил равновесие, не изменив даже выражения лица.

– Ну, – хрипнул Яша. Прокашлялся и добавил: – Давай, а то один урок остался, а там четыре примера, уравнение и задача. Не успеешь.

– Ладно, чешу, – сдался Вова, но не слез с бортика, а поднялся на нём в полный рост, прошёлся взад-вперёд с растопыренными руками, потом, под неслышный выдох остальных, спрыгнул наконец на рубероид, открыл свой портфель и достал из него истрёпанную двухкопеечную тетрадь в клеточку.

Вот над такой же тетрадкой он корпел и сейчас, на уроке природоведения. Но, судя по выражению Заиного лица, писал в неё что-то такое, что не отвечало её представлению о том, что должен писать в тетрадь ученик начальной школы.

– Каретин!

Вова вздрогнул: не слышал, как она подошла. Закрыл тетрадь. Крякнул. Ручкой откинул чёлку, оставив на лбу длинный синий след. Поднялся.

– Чем ты занимаешься во время урока?

Он пожал плечами и отодвинул свою писанину подальше от Заи.

– Ты хоть знаешь, какая у нас тема?

Вова обвёл кворум глазами. Узрел чей-то указующий перст, перевёл взгляд на доску. На ней наклонным Заиным почерком было выведено: «Классная работа». И ниже: «Тела».

– Тела, – застенчиво улыбнулся Вова.

– Да неужели! – Зая всплеснула руками. – Ну хоть читать не разучился, и то слава богу.

– Бога нет, – буркнул Медведь.

– Об этом, Мишин, мы поговорим отдельно, – сверкнула Зая львиными глазами. – С тобой и твоими родителями. А ты, Каретин, скажи мне, из чего состоят все тела?