– Круто, наверное.

– Да, они крутые на самом деле. До сих пор верят в Рода и всех этих дохристианских божков, отмечают языческие праздники, практикуют народную медицину. Животные из заповедника их совсем не боятся, а главное, они верят в магию природы и, знаешь, мне кажется, очень даже не зря.

– То есть ты считаешь, что магия существует на самом деле? И какие-то староверы её успешно практикуют?

– Я понимаю, как глупо это звучит, – усмехнулся Удальцов, – но скоро ты сама убедишься, что магия – это не сказки. Ты ведь к староверам едешь, я прав?

– С чего ты взял?

Теперь уже мои слова звучали не особенно умно, но Удальцов старательно изображал интеллигента. У меня только один вопрос: как долго он продержится?

– Во-первых, ты не похожа на сноубордиста-экстремала, да и снаряжения у тебя соответствующего нет.

– Нет, – подтвердила я.

– Во-вторых, – окрылённый моим «нет», продолжал Удальцов, – вряд ли ты едешь в Дикие горы поснимать виды. Здесь, конечно, очень красиво, но погода не располагает.

– Ещё остаётся лесничество. Вдруг я везу своему дяде рождественский пудинг?

Удальцов расхохотался – открыто и заразительно. Мне даже немного не по себе стало, ведь я помнила ту его ухмылку, с которой он мне отказал. «Я не танцую с малолетками», – эта фраза долгое время занозой сидела в самом сердце, пока я не вырвала её с корнем вместе со своей первой любовью.

– Извини, – отсмеявшись, сказал он, – мне не следовало так реагировать. Опустим тот факт, что в твоей сумочке поместится только пудинг для лилипутов, а так дядя-лесник, конечно, аргумент весомый. Слушай, я заметил на твоей «Ласточке» синеводские номера. Ты из Синеводска?

– Ты такой наблюдательный!

Любого нормального человека на его месте задел бы мой сарказм. Но вся соль в том, что Удальцов не был нормальным. Ни тогда, ни сейчас.

– Я сам родом из Синеводска, – рассказывал он, как будто я о том не знаю. – Ты в какой школе училась? Не в лицее иностранных языков, случайно? Наверное, ты была на несколько классов младше, потому что, увы, я тебя совершенно не узнаю.

– Нет-нет, – открестилась я, – я училась в первой школе.

– Тогда понятно.

Мы проехали запорошенную снегом табличку, но надпись всё равно угадывалась: «Государственный биосферный заповедник». И чуть дальше: «Охота запрещена».

– Давненько не был на родине. Как там сейчас?

– Нормально.

– Галина Ивановна ещё работает? Ах да, извини, ты же с первой школы.

Галина Ивановна была нашей директрисой. Той самой, которая надевала мне на шею золотую медаль, открывала дискотеки и утренники, вела французский, иногда заменяла концертмейстера на уроках музыки и всегда носила в кармане бумажные платочки на случай очередного разбитого сердца или приступа аллергии у учеников. Помню, я плакала на выпускном, не желая с ней прощаться, и ужасалась тому, что два года назад чуть добровольно не ушла из лицея из-за одного невоспитанного мальчика.

– Давай-давай-давай, – приговаривал Удальцов, штурмуя очередной холм. И, когда нам удалось на него взобраться, повернулся ко мне и проговорил: – Ты мой талисман. С тех пор, как ты села ко мне в «Ястреб», мы покоряем все вершины с первого раза.

– Не сглазь, – бросила я. – И, пожалуйста, смотри на дорогу.

Я ощущала на себе его взгляд ещё секунду или две, но так и не повернулась. Что у него на уме? Он находит меня привлекательной? Если так, то это последнее, чего бы мне хотелось в этой жизни.

– До конца маршрута осталось два километра, – возвестил навигатор кокетливым женским голосом.

И вслед за этой фразой вселенная наполнилась звуками той самой песни. Я узнаю её с первой ноты и с тех пор никогда не дослушиваю даже до пятой.