– Пятьсот фунтов, – ответила герцогиня. – Пятьдесят сейчас. Остальное выплатит мой поверенный Горацио Бэнкс после бала в честь дня рождения Матильды. – Она схватила меня за руку (пальцы её оказались жуть какие холоднющие). – Берёшься ли ты исполнить моё поручение, Айви? Клянёшься, что сделаешь всё, как я сказала? Даёшь мне слово?

– Считайте, уже дала, – ответствовала я серьёзно, как распорядитель на похоронах. – Никто не увидит ожерелья до дня бала, и я сама надену его Матильде Баттерфилд.

– И ты не станешь примерять его, как бы сильно ни было искушение? – строго спросила герцогиня.

– Никогда, – обещала я. Но тут морщинки озабоченности прорезали моё прекрасное чело. – Простите, что спрашиваю, дорогуша… Вообще-то я не из тех, кто суёт нос не в своё дело, ведь у меня все задатки прирождённого отшельника, – но что вас связывает с Баттерфилдами?

Герцогиня негромко застонала, веки её затрепетали.

– Бабушка Матильды леди Элизабет – моя старая подруга. Мы выросли вместе. Стыдно признаться, но много лет назад мы поссорились из-за одного молодого человека. Тогда повод казался нам чрезвычайно важным, а теперь я вижу, как глупо это было. Ожерелье – попытка искупить мою вину. В шкатулку вложено письмо для леди Элизабет – передай его ей, как только прибудешь в имение.

– Это чудовищно щедрый дар, дорогуша, – заметила я лишь с тончайшим оттенком зависти.

– Леди Элизабет души в Матильде не чает. Все её надежды и помыслы связаны с внучкой. Ты не представляешь, как утешает меня сейчас, когда дни мои сочтены, мысль о том, что я передам ей этот дар. – Старуха указала на шкатулку. – Иди сюда – пора запереть ожерелье.

Я послушалась и уже хотела передать ожерелье герцогине, когда камень у меня в руках вдруг засветился пульсирующим светом. Сначала едва-едва. Потом всё сильнее и сильнее. Серебристый свет, мягкий и дрожащий, озарил комнату. Я ощутила тепло, исходящее от камня.

– Вот опять! – воскликнула герцогиня, силясь оторвать голову от подушек. – Скажи мне, девочка, что ты видишь?

Поначалу я не видела ничего – свет был слишком ярок. Потом он чуть потускнел, и, как и прежде, внутри камня заклубилась и разошлась в стороны серая дымка. Я всмотрелась в камень. Когда туман рассеялся, моему взгляду открылся широкий коридор. Длинный, залитый неярким светом, с панелями тёмного дерева на стенах и красным ковром на полу. Камень показал мне дверь и тележку с серебряным подносом возле неё. Я узнала его мгновенно – этот поднос стоял за той самой дверью, по другую сторону которой находилась теперь я!

Я уже хотела рассказать об этом герцогине, когда на картинке внутри камня что-то зашевелилось. Нет, не что-то – кто-то. Кто-то прошёл по полутёмному коридору и остановился возле двери в номер герцогини. Это была женщина в сером платье и тёмных перчатках, но тени мешали разглядеть её лицо. Она присела возле двери на корточки и прильнула к замочной скважине. Да она подглядывала!

– Что там, девочка? – нетерпеливо спросила герцогиня. – Что ты видишь?

Я выронила камень и бросилась из спальни. Двигаясь так быстро, как только могла – то есть с фантастической быстротой, – я промчалась через гостиную и распахнула дверь. Сердце моё бешено колотилось, но я готова была лицом к лицу встретиться со шпионкой – ибо у меня все задатки прирождённого героя-полководца. Но коридор был пуст. Тележка стояла на месте. Поднос с недоеденным беконом тоже. Но ни следа зловещей незнакомки. Какое разочарование!

Когда я вернулась в спальню герцогини, оказалось, что картинка в сердце бриллианта исчезла. Алмаз Тик-так снова выглядел как самый заурядный большущий бриллиант. Я рассказала герцогине, что видела.