Зимой я вновь вспомнил об этом сне, что-то навеяло об этом еще с утра. А вечером приехал Грег Хошт с целым прицепом дров и угля – это была обычная поставка для всех жителей города.

Изначальное желание рассказать об этом сне мистеру Хошту было невыносимым: неизвестное внутреннее желание так и подсказывало, что рассказать об этом будет правильно. Не успел я и начать, как почувствовал на себе властный взгляд отца, так и говорящий: «Не смей этого делать».

Даже когда я отвернулся, его взгляд маячил перед глазами. Про мой сон так никто и не узнал. Мистер Хошт пожал мне руку и отцу, лишний раз поблагодарил за работу и уехал обратно в город по проезженной тропе.

Поздней зимой про сон впервые вспомнил не я, а отец. Попросил рассказать всё, что я о нем помню, и когда я это сделал, произнес:

– Сложно не заметить, как этот сон тревожит тебя. Ты винишь себя в том, что Мэджи пропала, но здесь нет твоей вины.

«Она полностью твоя» – практически вырвалось у меня.

Я ничего не ответил, лишь отвернулся в сторону – по непонятным мне причинам, разговор мне казался тошным.

– Никлас, кому ты рассказывал про свой сон? – аккуратно спросил отец.

– Только тебе, – сразу ответил я.

– Это очень важно, сынок. Ты уверен? – он схватил меня за руку.

Мы находились в служебном коридоре церкви. Чтобы не стать жертвой взгляда отца, я глядел на догорающую свечку у деревянной лестницы, ведущей наверх.

– Да, да, и еще раз да! Почему тебя так волнует мой сон? Или это был вовсе не сон? – вырвавшись из его рук, крикнул я.

– Вот! Вот, ну конечно… – отец сделал шаг назад.

Из-за рясы складывалось впечатление, что парит, а не делает шаги.

– Теперь я более чем уверен, что Лео в этом виноват, сынок. Лео, – он схватил меня за плечи, – он любил беседовать по ночам с Мэджи, она постоянно мне рассказывала про это… он… дьявол, сынок. Он – настоящий дьявол, – продолжая смотреть на меня, закончил отец.

Я ждал, когда он меня снова ударит, ведь я ответил, что слышал отчетливо его голос. Мэджи и Ричарда Лонелла.

Удара не последовало, как и ответа. Он молча указал мне рукой на выход из церкви, и сам пошел за мной. Из рясы появилась рука, и указав пальцем на сарай, мы пошли туда.

Мне было страшно. По-настоящему. Эти пощечины и рядом не стояли с тем состоянием, которое я испытываю сейчас – опустошение и внутренняя борьба с тем, чтобы зарыть возникающие вопросы в голове.

Пока я открывал сарай, отец подхватил ведро с водой. Вода ледяная, скорее всего, большая часть – растаявший снег. Он зашел первым, поставил ведро и зажег свечу.

Внутри было холодно и сыро.

– Я боялся этого, Никлас, но… другого выхода нет. Лео подействовал на тебя так же, как и на Мэджи. Я уверен, что если провести повторное крещение… – он подошел ко мне и повлек за собой, – то ты освободишься.

Моя голова без каких-либо предупреждений оказалась в ледяной воде. Лицо жгло, моментально стало холодно, не говоря о том, что воздуха катастрофически не хватало.

Я делал попытки дышать, и холодная вода заливалась внутрь, отчего замерзали даже пальцы ног. Отец не пожалел усилий, чтобы удерживать меня там долгое время, проговаривая:

– Никлас, всё будет хорошо, Никлас!

Мои пальцы хватались за его рясу, тянули ее вниз, пытались за что-то ухватиться, но он убирал их своей свободной рукой.

– Так чей голос ты слышал в своем сне, Никлас? Мэджи и Лео, да? – он вытащил меня из воды.

Лицо жгло с каждой секундой, а все тело ныло и дрожало. Он смотрел на меня своими глазами, явно оценивая, выдержу ли я еще.

– Нет, – простонал я, – там был ты и Мэджи.

Моя голова вновь оказалась в ведре с водой.