–– Ничего-ничего, – успокаивающе говорит врач, – это супчик.

Ложусь. Снова провал памяти. Глубокий, как колодец и жгучий, как горчица. Открываю глаза, слегка приподнимаю голову. Смертельно хочется пить. В отдалении замечаю девушку в белом. Нечленораздельно хриплю:

–– Воды можно?

Оказывается, что можно. Припадаю сухими губами к пластмассовому стаканчику с вытянутым носиком. Много пить не дают. Провал в памяти. День или ночь –абсолютно непонятно. Снова прихожу в себя. По-прежнему в голову черти лезут. Сначала эти сволочи ворошат мозги, а потом швыряют их лопатами на горячую сковородку. Гремит «Уматурман». Видимо, еще не схлынула волна популярности. Рядом кто-то лежит и уже рыдает от музыки. Надоедает. Оглядываю помещение. Никого, кроме голых людей на столах не вижу. Приподнимаюсь, вижу иглу в левой руке и капельницу. Тихонько встаю с кровати, беру одной рукой капельницу и ковыляю к столу. О наготе совсем перестаю думать. Выключаю радиоприемник и возвращаюсь в кровать. Какой-то совершенно жуткий сон. Не трудно догадаться, что это было отделение реанимации. Там-то я и увидел, как умирала в муках престарелая женщина.

Переводят в палату. Соседи… Коля Луций, бывший директор старого «Норд-Веста». Очень удивляюсь такому стечению обстоятельств. Другой сосед Сергей. Ему лет под шестьдесят. Это он рыдал перед тем, как я выключил безумную мелодию «Уматурман». Третий сосед Володя из Новгородской области.

Коля Луций как-то странно с ним разговаривает. В основном кричит на него. Я сначала не понял, в чем дело, но когда приподнялся, даже обомлел… Моя и Володина койки стояли впритык друг к другу. Получалось так, что мы лежим голова к голове. И оп… на абсолютно голом Володином черепе вижу четкий послеоперационный шов. И темные нитки торчат! Оказалось, что Вове совсем недавно делали то ли трепанацию, то ли еще что в этом же духе. А швы пока еще не сняли. В общем, хорошее соседство, нечего сказать. Но об этом чуть позже.

Седьмое января две тысячи пятого. К тому времени голову мою жуткие боли все еще не покинули. Ставили капельницу и все. А восьмого пришел лечащий врач. Померил давление и едва удержался – вернее, удержалась – от ужаса на ногах. Высшая планка давления зашкаливала за двести. И мне немедленно впороли в вену иглу. Сказали, что будет жечь. Но не жгло. А не прошло и часа, как боль ушла. Заснул. Первый раз за несколько месяцев спокойным глубоким сном. Было очень хорошо. Да и вообще хорошо всегда, когда ничто не болит.

Причина странного поведения Коли Луция объяснилась после того, как в нашей палате поселился еще один сосед. Имени его я уже не помню, но, поверьте, первое знакомство запомнилось. Дедушка, а ему было лет под семьдесят, отсидел в местах не столь отдаленных в общей сложности двадцать пять лет. Сейчас же он работал дворником в детском саду. Жил в коммуналке на Петроградке и имел в любимых женщинах суку, падлу и тварь, каких свет не видывал. Он так и говорил: «Убью суку, падлу, тварь! Как только выпишусь, сразу убью!». «Чего так?», – спрашивали все, кроме Володи. «А эта стерва легла в психушку, и теперь не будет носить сюда жратву, – злобно фыркал дед. – Ее там, суку, падлу, тварь, бесплатно кормят. Вот она к ним и попросилась посудомойкой». В общем, хороший сосед, учитывая то, что койка его стояла от меня на расстоянии вытянутой руки. Полный швах!

Так вот к поведению Коли Луция. Боли мои почти совсем прошли, капельницы ставились регулярно, да и крепкие таблетки – их я, кстати, глотаю и поныне! – уже объявились в моем аптечном арсенале. И я стал потихоньку ходить. Сначала неуверенно по коридору, потом все лучше и лучше. Уже, спускаясь и поднимаясь по небольшой лестнице. Кстати, примерно неделю я восстанавливал в памяти многие вещи. В том числе, вспоминал произношение некоторых слов.