– Если бы я не видел эти записи сам, ни за что бы не поверил, что ещё недавно ребёнок боролся с такими серьёзными заболеваниями, – наконец произнёс он.

Аня сидела в кресле, улыбаясь, её щеки румянились, а в глазах светилась жизнь. Девочка полностью восстановилась.

До встречи с новой семьёй Аня прошла долгий, трудный путь.

Трижды её брали в приёмные семьи – и трижды возвращали обратно в приют. В свои пять лет она уже несла на плечах груз чужих ошибок и обид. Всё, чему её научила жизнь, она принесла с собой.

В первый же день Катя прибежала к маме в слезах.

– Она… она такие слова говорит! – всхлипывала девочка.

Аня, совсем крошка, сыпала ругательствами так, будто это был её единственный язык. В семье, где не принято было даже повышать голос, её речь звучала как чужой, грубый, колючий мир.

Был и другой случай. Как-то, вернувшись от друзей, Жанна машинально проверила карманы Ани и обнаружила там 500 рублей.

– Откуда?

– Там лежало, – ответила Анечка, словно ничего особенного.

Родители не ругали её. Они просто сели рядом и объяснили. Почему так делать нельзя. Почему чужое – это чужое. Тихо, спокойно, без упрёков. Аня слушала, молчала. Потом кивнула. И такого больше не повторялось. До этого ей никто не объяснял, что хорошо, а что плохо.

Девочка очень быстро менялась. Три дня – и в её лексиконе не осталось ни единого дурного слова. Она обладала сильной волей и желанием другой лучшей жизни.

Все шло хорошо, пока через несколько лет жизнь снова не бросила им вызов.

Анечка оказалась в приюте-распределителе в четыре года, пережив ужас, который не под силу вынести даже взрослому. На её глазах отец жестоко убил старшего брата. Мама умерла от алкоголизма. Когда ей исполнилось одиннадцать, произошло то, чего все боялись, но не могли предотвратить – её отец вышел на свободу по амнистии.

Без тени раскаяния он заявил свои права на ребёнка. Не потому, что раскаялся и хотел быть отцом. Просто Анина квартира была хорошим капиталом.

Было холодно. Настолько холодно, что казалось, ветер пробирается под кожу, обжигает дыхание, сковывает движения. Светина семья перебралась в Воркуту. Зима на Крайнем Севере – это двухметровые сугробы, метели и снегопады.

Каждое утро Воркута проверяла её на прочность. Тогда еще она не догадывалась, что болезнь набирает силу, и считала себя обычной девочкой.

Ледяной ветер бросал снег в лицо, колол щеки, будто природа сама пыталась сбить её с ног. Света падала, а когда пыталась встать, тело предательски не слушалось. Она не понимала, что происходит.

Педиатр заметил странности в походке девочки и отправил ее на диагностику в Москву, но дальше этого дело не пошло.

Неуклюжесть, скованность и слегка деревенский вид быстро сделали ее объектом насмешек. Мальчишки толкали её в сугробы, и весело хохотали:

– Смотри, смотри, как завалилась! – мальчишки окружили её плотным кольцом, а она не могла подняться, беспомощно барахтаясь в снегу. Кто-то ткнул ногой в снег рядом с её лицом, кто-то насмешливо протянул руку – и тут же одернул.

– Эй, ну давай, вставай, а?

Снег был холодным, забивался в рукава, но страшнее был их смех.

Ей было трудно, но она воспринимала это как естественное течение жизни, не подозревая, что что-то идёт не так.

Больше всего на свете ей хотелось быть как все и не выделяться. Просто смешаться с другими детьми. Только бы перестали дразнить и тюкать.

С некоторой грустью и одновременно с благодарностью сейчас Светлана размышляет:

– Может быть, если бы родители сюсюкались со мной и водили за ручку, у меня был бы другой характер. Я бы выросла тепличным ребенком.