Она попыталась разобраться, что, кроме негодования, непонимания и досады, было в голосе, и не смогла.

– Я и в бюро тогда пришла из-за вампиров. Они бывают очень разные, – добавила она с теплотой.

Рейф цепко вглядывался в нее.

– Влюбилась?

Кира покачала головой, улыбаясь.

– Зачем тогда лезешь в клыкастые разборки?

Кира постучала пальцами по столу, думая, как ответить на его вопрос, не читая долгой лекции о природе сенсоконнетики между вампиром и человеком, состоянии дел в Болгарии, психологических травмах, потерях и обретениях. О том, что для себя она не рассматривала вариант остаться в стороне, и что ее не остановила бы даже пересадка в проклятом Стамбуле.

– Так нужно. – Размышления вылились в сухую лаконичную фразу, говорившую одновременно все и ничего конкретного.

Рейф поморщился, залпом опрокинул первую порцию эспрессо и подвинул к себе вторую. На губах мелькнула тень улыбки, словно ему было приятно от того, что Кира помнит, как он предпочитает пить кофе.

– Снайпер «был»? – спросил, возвращая беседу в рабочее русло.

– Завалили на сербской границе через пару часов после выстрела.

– Твои?

– Заказчик, скорее всего.

– То есть ты не присутствовала, когда в подругу стреляли, – заключил Рейф, справедливо полагая, что в противном случае она знала бы о снайпере все. – Как узнала?

Почувствовала, – вздохнула Кира, решив не упоминать, что это ощущение отправило ее в кому, но спасло Арине жизнь.

Рейф молчал. По выражению его лица Кира видела, что он одобряет и не одобряет ее одновременно. Агент Камеро вампиров недолюбливал, и Кира поняла, что за прошедшие десять лет он свою позицию не поменял. С одной стороны, ему претило помогать кровососам, с другой – Кира была уверена, что выводы он уже сделал. По двум ее замечаниям было очевидно – для нее это личное дело. Несколько минут он обдумывал ее слова.

– Почему ко мне приехала? Ты не любишь Чикаго.

Кира немного смутилась. Покрутила руками стакан с кофе, наблюдая, как распадается пена от молока.

– Сам знаешь, я из команды ни с кем, кроме тебя, не дружила, – сказала она буднично, но в конце фразы голос подвел и дрогнул.

Рейф усмехнулся.

– Дружила, да?

Нью-Йорк 2010 год

… Телефон вибрировал, совершая небольшое путешествие к краю тумбочки, на которой лежал. Звонок оборвался за сантиметр до края, оставив телефону шанс на спасение. Кира сидела в постели и с любопытством наблюдала за бурной жизнью мобильного. Аппарат снова задергался и, как истинный лемминг, устремился к обрыву. Она усмехнулась. Вытянула ногу, изогнувшись, в попытке дотянуться до мусорного ведра, зацепила пальцами его рифленый край и подтянула к тумбе. Внутри шуршали бумаги, что-то постукивало в металлическое дно. Она успела поставить ведро за секунду до того, как мобильник рухнул вниз. Судя по звуку, на дне ведра лежала стеклянная бутылка. Гадко хихикнув, Кира распрямилась, взяла со столика сигареты и прикурила, чуть поморщившись от крепкого табака, который курил агент Камеро.

На тумбочке рядом с ноутбуком Рейфа стояла фотография в серебристой рамке. Со снимка смотрела натянуто улыбающаяся женщина. Она прижимала к себе девочку лет восьми, стискивая в объятиях с такой силой, словно хотела задушить. Кира криво ухмыльнулась, взяла рамку и вгляделась в изображение. Задний план фотографии плохо угадывался, закрытый большим желтым помпоном, венчавшим шапку женщины. На девочке была уменьшенная копия шапки. Помпон трогательно прикрывал щеку матери почти наполовину.

Недовольный Рейф строго велел ей поставить фотографию на место. Кира обернулась. Он стоял на пороге спальни, вытирая влажные после душа волосы. Собственной наготы абсолютно не смущался и даже умудрялся при этом иметь суровый вид. Кира испытала легкую зависть; ее регулярно нервировало отсутствие одежды, особенно выше пояса. Она повернулась к тумбочке. Кожа на спине вспыхнула неприятным зудом под внимательным взглядом. Каждый шрам сделался противно заметным, остро ощущая прикованное к нему внимание. Ей стало неприятно под этим знаменитым взглядом-рентгеном агента Камеро.