– Нельзя показать то, чего нет, – поддел он в ответ.

– Завидуй молча, – резко посоветовал Даро, догоняя Киру на ступеньках, и шлепнул по заду. – А ты не выделывайся.

Она не ответила, не желая вступать в публичное выяснение вопроса, кто будет сверху. В коридоре второго этажа было темно, душно и пахло табаком. На другом конце его дрожала неровным светом блеклая лампочка без абажура, вылизывая остатки лака с пола желтым языком. Тускло блестели деревянные половицы старого настила, протоптанные по центру до светлой полосы. Рука Даро поднялась с задницы к поясу брюк, заползая под свитер. Кира довольно улыбнулась. Через несколько шагов остановилась у темной двери по правой стене, опуская руку в карман и нащупывая ключ. Даро опередил ее, толкнув незапертую дверь коленом. Втянул Киру в темноту квартиры, разбавленную густой зеленью света от вывески бара под окном. Широкие ладони прошлись по бокам, поднимая свитер и футболку под ним. Кира сняла одежду, комом бросив на пол.

– Дрянь, – буркнул Даро, глядя на нее.

– Не вређај се (Не обижайся), – попросила Кира, снимая с него плотную толстовку.

– Не обижаюсь. Зол, – пояснил Даро, не препятствуя раздеванию.

– Не злись, – тут же предложила Кира новую стратегию. – Сам сказал, я чокнутая.

– Могла бы извиниться.

– Ну прости. – Кира легко пошла на уступки, вспомнив, как умчалась ловить сбежавшего вампира прямо посреди процесса. – Нехорошо поступила. Убежала, не дотрахав мужика, – хихикнула она.

Обвела пальцами шрам от пули под правой ключицей Даро. Погладила грудь, отмечая отличную физическую форму для человека, ведущего вроде бы ленивый образ жизни начальника, знающего кого послать за пивом, а кому дать взятку, чтобы тихо доставить двадцать ящиков фальшивого вискаря.

Даро опустил ее руку. Легко сжал грудь своей, погладил кожу шершавой ладонью. От прикосновения Кира вспыхнула спичкой и подалась вперед. Завозилась с пуговицей и молнией на своих штанах, скинула их и обувь. Шагнула вперед босыми ногами.

– Лихорадит? – ухмыльнулся Даро, явно довольный. – Воздерживаешься, что ли, у себя?

Ее яркая реакция и заметное возбуждение определенно польстили уязвленному самолюбию. Кира не ответила. Толкнула его руками в живот, заставляя отступить к кровати. Услышала смешок, слишком хриплый для настоящего веселья.

– Показывай, что там за местечко у тебя на заднице, – велел он, разворачивая ее спиной к себе и лицом к постели.

Потянул за упомянутую часть тела, вынуждая наклониться вперед, и тесно прижался к бедрам. Кира шумно вздохнула, остро почувствовав его возбуждение и собственное жадное желание. Внезапно приятное ощущение смыл мощный всплеск адреналина. Сердце забилось пульсом в горле, руки стали ледяными и влажными. В уши врезался звон стекла, крики и тонкий, на грани слышимости свист воздуха, похожий на предвестие смерти. В грудь ударило колючей, холодной болью. Перед глазами мелькнуло тенью бледное лицо Смиляна. Кира судорожно вдохнула, захлебнулась воздухом и провалилась в чернильную темноту.

… Ей снился лед. Прозрачный, как горный ручей, искрящийся яркой лунной дорожкой, убегающей к горизонту. Толстый, промерзший далеко в глубину, плотный, как камень. Кира касалась ладонью поверхности, и рука проходила сквозь толщу льда, погружаясь в воду. Менялись очертания ладони, и она превращалась в когтистую лапу, черную, как вороново крыло, и глянцевую, будто покрытую кровью. Тьма поднималась из кристально-чистых глубин, оплетая кисть, предплечье, заползая черными линиями на шею. Кира отпрянула, пытаясь освободиться от мглистого спрута и, поскользнувшись на льду, упала. Ударилась, поцарапалась о мелкие, острые крошки. Капли крови упали на лед и растопили его, прожигая узловатые норы в сиреневой толще. Лед вдруг распался на глубокие трещины. Хруст, пугающе тихий, как предвестник кошмара, наполнил воздух звуком и душу ужасом. Кира хотела закричать, но голос отказался повиноваться. Вместо вопля из горла хлынула кровь, заливая блестящую поверхность, сделав ее мутным зеркалом. Из него смотрели мрачные серые глаза, очерченные по краю радужки черной линией, словно цвет заключили в кандалы. Кира зажмурилась, стиснула зубы, но тяжелый, как кузнечный молот, взгляд преследовал. От него в душе поднималось чувство неизбежности, необратимости, невозможности. Пытаясь вырваться из этого плена Кира тряхнула головой и вдруг ощутила, как качнулись в ушах тяжелые серьги. Скрюченные, словно птичьи когти пальцы, что до этого царапали колючий лед, неожиданно коснулись чего-то тонкого, отполированного до гладкости. Она опустила взгляд и увидела в руках бокал. В тонком, почти невесомом стекле отражались совсем другие глаза – восхитительно весенне-голубые, с рассыпанными по радужке будто мозаикой синими точками. Отражение перетекало из одного образа в другой, путало чувства, сменяясь с игристого веселья в неодолимую тоску. Время было ртутью, неуловимо подвижной и незримо отравляющей. В душе шквалом поднималось смятение, выдувая страх и раня кожу, как будто ветер пытался содрать шкуру. Полыхнула жаркой болью спина. Кира пронзительно взвизгнула, завалилась на бок и вместо ледяной тверди ощутила под собой колючую подушку соломы. В темноте едва различимо проступали очертания денников, фыркали лошади, знакомые тяжелые шаги отдавались роком за дверями конюшни. Пахло кровью, сеном и смертью. Сжавшись в комок, она попыталась спрятаться, но взгляд полный обреченного знания о будущем преследовал, горел под веками. Она громко всхлипнула и тут же прикусила губу. Всхрапнула лошадь рядом, забила копытом в стену денника. С низким, неприятным скрипом открылась створка двери, вычерчивая мужской силуэт. Прелый запах неизбежности топил, утягивал туда, где смерть становится близкой подругой, знакомой каждой черточкой. Кира протянула дрожащую руку, пытаясь коснуться мерцающего перед глазами образа окровавленными пальцами. На безымянном сверкнул отблеском света резной аметист в тонкой золотой оправе. В лицо хлынула вода, насыщенная запахом сирени, возвращая свободу и помогая дышать. В груди еще звенела холодная боль, но страх отступал, выпуская из своих цепких объятий.