– Да, я сегодня не ел. Прости, что напрашиваюсь…

– Да брось, что-то сейчас придумаю. Яблоки будешь? Хорошие. Есть еще крыжовник, потом… да что я, можно ж в город смотаться, там что прикупить. Я… понимаешь, у меня особо ничего нет, я гостей не ждала, а так уже днем поела.

Мина подхватила Тимофея покрепче, предупредив, что впереди лесок, и буквально потащила за собой. Сильная уверенная, она будто раздвигала ветви деревьев и убирала кочки из-под ног. Или предупреждала, когда не могла сделать чего-то подобного. Дорога к ее дому показалась мальчугану выстланной тартаном. Шли они минут пять, в разговорах, да за приказами Мины посторониться, отойти, перепрыгнуть или подлезть, время прошло незаметно. Тимофею слышался лишь лес, шумный, неспокойный, где-то высоко шелестящий кронами. Но у земли, среди болот, все оставалось тихо, сюда даже ветер пробраться не мог, верно, такая тут глухомань. Не зря говорила девочка, что только всякие подонки сюда и забираются, черные дела вершить.

– А я четко вижу, хороший человек или тьма за плечами. Оно по всему понятно, как идет, куда, с чем. Словом, так и научилась выживать.

– И не страшно?

– Им страшно. Сам знаешь, какие легенды у вас ходят об Гнилой топи. Все про ведьм, про леших, про оживших мертвяков, брр. Мерзость одна. А сами сюда приезжают, дела свои черные творить, так это нормально, думают мертвяки их за собой не потащат, они в болоте не утопнут. Топнут, как есть. Место да, оно такое, подонков не любит.

– Как же тут живешь-то? Я б не смог даже представить, – пробормотал Тимофей, спотыкаясь все же. Не успевая за ровным мерным шагом Мины, которая тащила и тащила его через дебри к жилью.

– Привыкла. А потом когда сама станешь частью этой дурацкой легенды, тебя тоже сторонятся. Это хорошо, я не люблю людей.

– А я… прости, я ведь…

– Ну я тебя спасла, стало быть, буду выхаживать. А ты думал, я сама лешачиха какая, тебя про запас поесть взяла? Ведь подумал, да?

Тимофей смутился. Мина рассмеялась, тонко, заливисто.

– Да, я такая, странная. Не бери в голову. И дай телефон, я на время гляну. Еще полвосьмого, успею и прибраться и до сельпо сгонять. Ты стой тут, я быстро порядок наведу, а то скажешь потом, лешачиха даже приютить нормально не могла.

– А почему не ведьма? – вдруг расхрабрившись, спросил Тимофей.

– Не знаю. Лешачиха страшнее. Все, жди. Вот крыльцо, чтоб уверился, а теперь стой, я чуть пыль смахну.

Дверь хлопнула, в доме зазвенело, зашуршало. Заскрипел ворот, полилась вода. Какое-то время продолжалось шелестение, после завозил водой квач, которым девчушка пол перед визитом гостя намывала. Тимофей вслушивался, он почему-то думал, что хозяйка, как положено трудолюбивой хранительнице очага, будет что-то напевать себе под нос, но нет. В доме царило молчание, только по чавканью мокрой тряпки да звону посуды можно было догадаться о хлопотах Мины. Потом все стихло. Дверь снова скрипнула. Ветерок пронесся мимо него, обдав прохладой глубокого августовского вечера.

– Тут три ступеньки, они кривые, все руки не дойдут… Поднимайся осторожно, цепляйся за перила, и сразу садись. Вот сюда, да. А я мигом в сельпо. Надо ж тебя накормить как следует. Ничего, что я из твоих беру? – вдруг спросила она. Тимофей даже смутился.

– Но ведь ты же его… меня… конечно.

Он сглотнул слюну. Неожиданно поняв, что из глаз потекли слезы.

– Ты чего это, чего? – заволновалась хозяйка. – Ты по этому что ли? По подонку? Так знай, я вспомнила, он приезжал раньше сюда, один. Видать, место разведывал. За неделю, нет, чуть больше. Я думала, заблудился. Днем приехал, покрутился, потом убрался восвояси. А как увидела второй раз, не сразу до дотумкала.