Тьма за плечами Кирилл Берендеев

Корректор Александр Барсуков

Дизайнер обложки Кирилл Берендеев

Иллюстрация на обложке Фран Сото

Редактор Павел Амнуэль

© Кирилл Берендеев, 2025

© Кирилл Берендеев, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0065-6206-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Человека всегда манило и пугало непознанное, особенно, находящееся где-то совсем рядом от дома. С давних, еще кроманьонских времен у него сложилось такое ощущение, когда мир был велик, а познанное пространство ограничивалось местом охоты и стычек с соседними родами. С течением тысячелетий это крохотное пространство, точка на карте местности, начало расти и расширяться. Еще до появления карт торговцы, ремесленники и ловцы удачи устремлялись в неведомые края за тем манившим приключением, о котором после рассказывали у костра новым и старым близким. Но только в эпоху античности мир стал стремительно сужаться. Купцы, пилигримы, колоны и рабочие, свободные и зависимые, беглые и отправившиеся «в отход», они первыми начали объединять расползшееся в неолите по глобусу человечество, забывшее за тысячи лет о своих братьях по крови и с великим подозрением, если не ненавистью, смотревшее на чужаков. Больше всего в этом преуспел Рим, для которого путешествия стали почти нормой, а далекие и близкие страны перестали быть предметом сказаний и мифов, превратившись либо партнеров, либо в вассалов. Торговые пути протянулись до Индии и Китая, минуя тысячи километров и месяцы пути. Товарооборот составлял десятки миллионов сестерциев, а на привезенные товары жаловались местные умельцы – чужестранный демпинг мешал их заработку. Те же недавно завоеванные галльские ткачи страшно возмущались дешевизной индийских тканей, и через две тысячи лет все вернулось на круги своя.

Иллюстрация Пола Чена

Вместе с падением величайшей империи античности, пришли те Темные века, которые поселили прежние, кроманьонские страхи в душах людей. Дороги стали неспокойны, в лесах поселились разбойники, а поля окутали сонмы кочевников с востока. И пусть прошли века, новые правители усмирили лихих людей, создав защиту от своих и чужих напастей, страх никак не желал уходить. Он и поныне с нами. Он питает те легенды и мифы, которыми мы так любим пугаться, слушая истории у открытого огня, этого символа ветхозаветной древности, перенесенного в наш уютный, комфортабельный, привычный мир. Порой нам просто хочется вернуться в те неспокойные времена, но с единственным условием – при самом великом ужасе немедленно возвратиться назад. Иначе что это за страшная история, откуда нет выхода?

Когда глобус окончательно закруглился, пришло время новых преданий – так зародился жанр фэнтези, подавивший нам сказания земель, о которых мы узнаем лишь со слов писателей и куда иным способом не добраться. Но и мистика переживает бум, в том числе хоррор. Ведь так хочется хоть краем глаза взглянуть на жизнь далеких предков, подаривших нам столько легенд и преданий седой старины. На них мы основали свою цивилизацию, чего скрывать. Подвиги Геракла и путешествия Одиссея стали частью культурного наследия, нас самих. Неудивительно, что мы хотим продолжения этих историй, всегда приятно, когда легенды оживают.

Но вместе с этим желанием, нас, нашу цивилизацию последние десятилетия преследует навязчивый страх перед непонятым до конца стремительным научно-техническим прогрессом. Соединяясь, это дает удивительные плоды, создающие тот мистический настрой, которым мы полнимся ныне. Старинные легенды, они ведь не на пустом месте создавались, как кажется нам, а значит, имеют под собой какое-то важное обоснование, которое именно сейчас, в пору НТР, можно постичь. Мудрецы древности и поныне хранят то сокровенное великое знание, которое следует осмыслить сейчас, соединив с новым, в котором, честно признаться, сам черт ногу сломит.

Так, на стыке мистицизма и науки, рождается наша вера в новое чудо. В непонятые пока, а потому не принятые законы мироздания, основанные на квантовой запутанности и парадоксах Эйнштейна-Розена. Это непонятое мы пытаемся осмыслить через давнопрошедшее. Мы постигаем, уходя в прошлое, где будущее соединяем с ним во что-то невообразимое, что обычно и зовется мистикой. Это и дает повод постичь наше мироздание, примириться с ним и понять ход его бытия. Из чего-то подобного и соткалось большинство рассказов данного сборника, в которых автор честно попытался связать науку и чудо, чудесную науку, если позволите, чтобы заглянуть в самую сердцевину человеческого существования, найти там самого себя – и всех нас, если к тому достанет таланта и везения.

А что из этого получилось, решать вам, читатель. Автор искренне надеется, что вы будете не слишком суровы к моим попыткам.

Дорога кончилась неожиданно. Машина, прежде гнавшая по шоссе, вдруг притормозив, резко свернула на боковую грунтовку – о чем Тимофей, запертый в багажнике, догадался уже по тому, как его стало потряхивать на каждой кочке. Скорость тотчас упала. Отец никогда не считался мастером езды по бездорожью, а в темноте подступающей ночи и подавно. Да и никуда не спешил, вел не спеша, стараясь не сесть брюхом на особенно заезженном участке. Наконец, «шевроле» остановился. Отец выбрался из машины, хлопнув дверью, но не пошел к багажнику, чего всю дорогу боялся Тимофей, какое-то время стоял, не шевелясь, видимо, разглядывая битую дорогу. Чертыхнулся, снова открыл дверь.

И тут случилось странное. Отец, здоровый мужик, вдруг отскочил от машины, даже его пленник явственно почувствовал испуг в этом движении. Прохрипел что-то невнятное, потом рявкнул:

– Ты что, ты… уходи, поди прочь!

Но это куда больше походило больше на просьбу, чем на приказ. А затем… Тимофей услышал странный всхлип или протяжный вздох, потом хруст, нечто подобное резкому, стремительному удару после которого «шевроле» буквально содрогнулся. А затем наступила тишина.

Он вздрогнул, вжался в запаску, не дававшую ему свободно повернуться во время всей поездки. Ойкнул, почувствовав как спина отозвалась болью. Никто не откликнулся, Тимофей сперва несмело позвал на помощь, а поскольку никто не откликнулся, все настойчивей стал кричать, призывая неизвестность. Страх, охвативший его при съезде на грунтовку, нет, еще раньше, когда отец бросил его, точно кутенка, в багажник, вдруг схлынул, казалось, больше и сильнее бояться просто нечего. Возможно, сейчас отец передумает, возможно, он просто разыгрывал этот спектакль, чтоб проучить его. Хотя Тимофей тотчас вспомнил его глаза, черные, безответные, и внутренне поежился. Попытался повернуться, затем постучал в крышку и снова позвал.

– Сейчас, – донесся до него незнакомый голос. Девичий, молодой, он даже не сомневался в этом. Не успел удивиться, как крышка распахнулась. А вроде бы отец запирал его на ключ, после того как бросил, нет, с уверенностью сказать он не мог. Видимо, нет. Хотя что-то дзынькнуло неприятно в тот миг, как свежий воздух ворвался в легкие.

– Опасности нет. Давай, вылезай. – сказали ему. Тимофей повернул голову на голос, привычно, бездумно. Поискал связанными рукам край багажника. Тело ломило, он с трудом распрямлялся. Отец вез его не меньше часа в заваленном барахлом кузове, он даже не понял, насколько сильно его придавило.

– Сейчас, сейчас, – принялся бормотать мальчуган, пытаясь унять боль и дрожь. Протянул вперед руки. – Ты кто?

Что-то беззвучно разрезало веревку, с той же легкостью, с какой нож пронзает масло. Тимофей едва не упал, ощутив свободу. Кисти горели огнем.

– Давай руку, ну, что застрял?

– Я… я не вижу.

– Ты что, слепой? – удивилась она. Тимофей кивнул, и тут же подтвердил ее предположение:

– Да. Только не с рождения, с восьми лет.

– А я думала… – она помолчала. – Извини, сейчас помогу. Меня Мина зовут, а тебя?

Иллюстрация Джима Купера

– Тимофей. Спасибо, – сильные руки буквально выволокли его наружу. Сейчас девочка, а в том, что это его ровесница, сомневаться почти не приходилось, верно, осматривала извлеченного из багажника пацана.

– Тебе лет сколько?

– Двенадцать… скоро. А тебе? – нерешительно прибавил он. Мина немного замешкалась, прежде чем ответить.

– Да столько же, я чуть тебя постарше. Мне уже полгода как исполнилось – немного глухо произнесла она. – А ты легкий, – и тут же: – Этот урод тебя что, стащил и не кормил вовсе?

Тимофей нерешительно пожал плечами, потом вздрогнул. В самом деле, сегодня он поесть не успел, отец пришел домой пораньше, запер сына в комнате, потом звонил начальству, сообщая, что выходные проведет на природе, а напившись…

– Он не похитил, – не слишком решительно произнес мальчик. – Он просто…

Сказать было трудно. Что правду, что неправду.

– Покататься повез, да? – хмыкнула Мина. И тут же прибавила: – Давай, колись, что случилось? Ты знаешь этого мерзавца? Он ведь с топором приехал, думаешь, просто так здесь остановился?

– А где мы?

Она помолчала. Потом произнесла с ноткой грусти:

– Выходит, действительно слепой. Вон указатель – «Гнилая топь». Знаешь это место? Тут санаториев нету.

Он кивнул, сглотнув машинально слюну. Страх продрал тело, запоздалый, а потому особенно жуткий. Только сейчас поверилось в то, что с ним происходило последние дни, недели, месяцы. А может с того самого момента, как мама ушла. Почему, зачем, куда? На все эти вопросы Тимофей, как ни старался, ответа не находил. Отец поначалу отвечал односложно, а после и вовсе перестал. Когда сын ослеп, несколько месяцев терпел, вызывал докторов, возил на разные процедуры и обследования. Потом то ли деньги кончились, то ли терпение. Ведь не физическое заболевание, как сообщила медицина, а чисто психологическая травма – из-за ухода матери. И того, что отец стал пить, чего мама не разрешала ни под каким соусом, а затем поднимать руку на беззащитного. Мальчик молчал, прятался, старался как мог, не попадаться на глаза, два раза даже пытался бежать из дому, но разве он мог управиться с отцом? Разве смел возражать? Все считали того несчастным, искалеченным подлой женой чуть не вдовцом, на которого свалилось еще одно несчастье, а потому словам Тимофея верить отказывались категорически. Тем более странно, он ведь показывал синяки, ну или ушибы, но ведь он слеп, мало ли где и что пацан нахватать, а отец у него хоть и суров, но справедлив и честен. Во всяком случае, в районе именно такое мнение у соседей сложилось. Пусть и пить начал, но поди не запей, когда такое навалилось.