– Эвон, как тебя… ну, выкладывай, как я уйду? Занимаясь сексом с мисс области, России, мира? С двумя? Тремя? Что, пятью?

Но Жолобов никого не видел и не слышал. Его колотило, словно больного малярией, зуб на зуб не попадал. А когда Егорчев попытался коснуться товарища сызнова, Анатолий шарахнулся снова, поспешил к двери. Приятель перегородил дорогу, Жолобов отпрянул, он до жути боялся снова коснуться Антона. Пытался уговорить, улестить, но Егорчев стоял на своем, требуя ответа.

– Мне лучше уйти, – когда зубы перестали стучать, еле шевеля языком, выговорил Анатолий. – Отойди.

– Через мой труп.

Он не выдержал, попытался оттолкнуть. Странно, тьма шевельнулась, но видений больше не случилось. Видимо, повторов бездна не любила, или давала отдохнуть? Жолобов перевел дыхание. Попросил коньяку. Егорчев, довольный, потащил товарища в кухню, плеснул полстакана. Сел напротив, глядя, как приятель жадно, ровно воду, пьет сорокаградусную жидкость.

– Ну?!

– Ты умрешь, подавившись пряником, – хрипло выдавил из себя Жолобов первое, что в голову пришло. Егорчев недоверчиво посмотрел на него, отобрал стакан, налил себе на два пальца.

– И что, все? – разочарованно произнес он. – И вот это надо было… А что ж тебя колотило так?

– Эффект такой…, извини, мне надо… – Жолобов поднялся и поспешил на выход, Антон последовал за ним.

– Понимаю, себя надо беречь. Блин, я думал, а тут…. Умеешь ты обломать. Вот теперь точно пряника в рот не возьму. Да и с чего, я сладкого почти не ем. Вот другие… а черт, Ленка, она любит сласти до жути. Надо скорее расстаться. Спасибо, выручил!

Последние слова Антон проговорил закрывшейся двери, Жолобов спешно ретировался. Выскочил, как чумной, из подъезда и минут десять бегал по детской площадке, внезапно позабыв, где живет. Вдруг все дома сделались, серыми, неуютными, одинаково чужими. Где его дом? Явно где-то не здесь, остался в другом месте, в другом времени.

Внезапно помыслилось, ему надо срочно уехать из города, вот хотя бы в Горлово, к теще. Плевать, что она Анатолия не переваривает, первое время можно и потерпеть, но сколько продлится это первое время? Он понятия не имел, когда, как и с чего вообще произойдет меж близкими приятелями такое, что послужит толчком к стрельбе. За что вдруг Жолобов станет палить в друга? Нет, звание друг Егорчеву он выдал впрок, до подобного тому расти и расти, но это не отменяет главного – более близких товарищей у Анатолия не имелось. Может, это случится, когда они появятся? Но Жолобов работает в паре с Егорчевым уже шесть лет, и за все это время ни с кем не сошелся.

– Уеду, просто уеду. Тогда и стрелять станет некому, – бормотал он, мечась меж подъездов. Пока следующая мысль не открылась ему. Зина, она ж приедет на днях. А если узнает? Если, нет, тут не если, а когда он узнает о том, как жене предстоит уйти?

Заставив ноги остановиться, Жолобов с удивлением заметил, что находится аккурат перед своим подъездом. Он выдохнул, перевел дыхание. Тарахтевшее сердце начало успокаиваться. Да и стакан коньяка на пустой желудок начал действовать: мысли замедлялись, становились ватными, расплескивались и сходили на нет. Он понимал, что пьянеет и радовался уже этому.

Дома тяпнул еще рюмку. А после, не раздеваясь, завалился на диван. В последний миг перед отправлением почудилось странное, жутковатое. Но что именно, Жолобов разобрать не смог, бездну затмила усталость, чернильное пятно расплылось перед глазами, вобрало его в себя, утянуло к неведомым берегам.

Выплыл он только утром, разбитый, со знакомо пустой головой. Поднявшись, некоторое время бродил по комнате, переходя в кухню и обратно, крутясь и стараясь ни о чем больше не размышлять. Выпил полбутылки кваса, оставшегося в холодильнике после поездки к сестре Зины, еще в начале месяца. Тогда он тоже ощущал себя чужим, никак не мог найти места, и в силу этого здорово перебрал. История, имеющая дурацкую манеру повторяться, выкрутилась и теперь на старый лад.