Потом они занялись внутренней отделкой помещений: девчушка набрала фактурных тканей, явно сказать невозможно, покупала она их или брала из собственных запасов, найденных в доме. Изредка сообщала, что уезжает, а пока хозяйки не было, гость отрабатывал свое проживание, очень желая быть нужным, быть мужчиной уже – без всяких скидок на немощь, от которой открещивался, не желая признавать ее силу. А потому старался делать еще больше, пока Мины не было дома. Иногда не слишком верно и правильно, тогда, Тимофей понимал это, Мина тихонько переделывала его работу. Он не обижался, взяв за правило перепроверять на слух и наощупь.

От штор в махоньком своем закуте он отказался.

– Люблю, когда солнце греет лицо. Так приятно.

– А ты его все равно не видишь? Все так же черно?

Он кивал, не видя, но понимая, как искажается лицо девчушки. Улыбался, странно подбадривая ее, мол, и не такое бывает. Тогда Мина делала самое приятное – гладила волосы. Тимофей замирал, чувствуя это прикосновение, щурился, верно, походя на кота Ваську, которого соседка тоже ласкала, а он, не даваясь никому другому, позволял почесывать ему пузо, и шею, и за ушами. И вид у кота был такой же хмельно-дурацкий, как верно, в такие мгновения у Тимофея. Мина не зря его гладила, он, непривычный к ласке, всегда старался, и продлить удовольствие, и ответить тем же. Да только маленькая хозяйка не давалась. Кажется, вот ее руки, вот она сама, только коснись. Но пальцы всякий раз нащупывали пустоту. Мина боялась соприкосновения даже от него. Или не хотела будоражить прошлое? – кто ж знает.

А затем пошли дожди. Середина августа неожиданно оказалась стылой до дрожи в пальцах. Тимофей здорово подрал ветровку, в которой и отправился в недолгий путь к топи. Конечно, у Мины нашлось, чем ее заменить, пусть и размер не совпадал, но все же, гостю требовалась новая одежда, да и ботинки тоже не помешали бы. Вот только хозяйка, долго молчавшая и наконец, высказавшаяся по поводу похода в магазин, напрочь отказалась брать с собой того, кто все это должен мерить и выбирать.

– Но я не буду обузой, – искренне возмутился он перспективой оказаться в стороне и потом заставлять Мину бегать взад-вперед, если на него что-то не налезет или окажется слишком просторным.

– Дело не в этом, – она снова замолчала. Последние дни разговоров у них получалось все меньше. Как только пошли дожди и похолодало, Мина будто перешла в режим сохранения энергии: меньше говорила, пребывая вроде бы и тут, но и где-то в своих мыслях, видимо, очень далеко – не то в прошлом, не то в будущем. И замечания делала довольно странные: после того, как крыша была закончена, заметила коротко – хорошо, что успели, будто предчувствуя грядущее похолодание. Но речь явно шла явно не о них.

– А в чем тогда?

– Во мне.

– Ну, раз так, тем более, – принялся наседать Тимофей, ощущая, что голос хозяйки доносится откуда-то совсем близко, но сколько ни подсаживался на диване, где она и спала и отдыхала в размышлениях, не мог ее ощутить. Даже краешек сорочки, который она носила. – Что тебе гонять туда-сюда, я ж должен все сам проверить.

– На замену две недели дают, – невыразительно ответила Мина. Голос переместился – и как она умудряется так ходить по дому, что ни одна доска не скрипнет? – в сотый раз подумалось ему. – Не в этом дело. Просто я ослабла. Днем уже не смогу пойти, а вечером… мне кажется, странно это все будет.

– Ты заболела? – он почувствовал слабое прикосновение к волосам. – А в чем дело? Что ты недоговариваешь?

– Да много чего. Ты ведь почти меня не знаешь. Да и потом… – и опять замолчала. Это становилось невыносимым, Тимофей попытался найти Мину, вскочив с дивана и шаря руками по зале, но опять напрасно. Она будто играла в непонятную игру. Ускользала от каждого движения.