Внезапно один из мечей вонзился в землю перед ней, преграждая путь. Лезвие, покрытое язвами ржавчины, изогнулось, как живое, и из рукояти выполз черный дым, приняв форму воина в доспехах из сломанных обещаний. Его лицо скрывал шлем без прорезей, а вместо голоса звучал скрежет точильного камня:

– Ты не достойна пройти.

Зарг’ра оскалилась. Ее меч, Глотка Ворга, уже свистел в воздухе, рассекая дым. Призрак рассыпался, но клинки вокруг начали подниматься, собираясь в скелеты воинов. Их пустые глазницы полыхали синим огнем, а кости звенели, как колокола. Она бросилась в бой, круша ребра и черепа, превращая древние клинки в пыль. Каждый удар рождал искры, которые жгли кожу, но орчиха не останавливалась. Ее тело, покрытое шрамами и потом, переливалось в свете вспышек, мышцы играли под кожей, как стальные канаты. Когда последний скелет рухнул, долина взвыла, и земля разверзлась, поглотив обломки. В образовавшейся трещине лежал Кинжал Спящей Ярости – клинок из черного стекла, чья рукоять была обвита кожами тех, кто не смог его подчинить. Зарг’ра подняла его, и лезвие впилось в ладонь, пытаясь высосать душу. Она сжала рукоять так, что костяные узоры врезались в кожу, и клинок затих, признав ее волю.

– Ты не первый, кто пытался меня сломать, – прошипела она, втыкая кинжал за пояс.

Долина сомкнулась, открывая путь к Храму Разбитых Зеркал. Здание, некогда величественное, теперь лежало в руинах. Осколки зеркал, вмурованные в стены, отражали не мир, а искаженные версии самой Зарг’ры: то с крыльями летучей мыши, то с лицом, покрытым чешуей, то в короне из человеческих пальцев. Она шла сквозь завалы, осколки резали ноги, но боль лишь подстегивала ярость. В святилище, под полуразрушенным куполом, сидела Оракул Трещин – старуха с кожей, как пергамент, и глазами, зашитыми черными нитями. Ее пальцы, длинные и сухие, водили по поверхности каменного стола, оставляя кровавые руны.

«– Ты пришла за вопросом, которого нет», – сказала Оракул, не поднимая головы.

– Я пришла, чтобы разбить твои зеркала, – ответила Зарг’ра, но рука сама потянулась к кинжалу.

Старуха засмеялась, и нити на глазах порвались. Из-под век хлынул поток черных жуков, заползая в трещины пола.

– Ты боишься не будущего, а прошлого, – прошипела Оракул. – Тот, кого ты убила, ждет тебя в Бездне Снов.

Зарг’ра выхватила кинжал, но стол рассыпался в пыль, а Оракул исчезла, оставив лишь запах горелых волос. На полу осталась единственная руна – Кхарун, символ ненайденной могилы.

Она покинула храм, не оглядываясь. Ветер принес запах дыма, и вдали, за горизонтом, замерцали огни Лагеря Вечных Странников – кочевников, торгующих тайнами и смертью. Зарг’ра направилась туда, сжимая рукоять меча. Ей не нужны были пророчества. Но где-то в глубине, под грудой амулетов и шрамов, руна Кхарун уже пустила корни. Лагерь Вечных Странников раскинулся у подножия Холмов Спящей Плоти, где земля дышала через поры-трещины, выпуская пар, обжигающий кожу. Шатры из кожи мамонтовралов колыхались на ветру, украшенные флагами с символами кланов, давно стертых с лица Пустошей. Зарг’ра вошла в лагерь, ее бедра плавно покачивались в такт шагам, а мокрая от пота ткань нагрудника плотно облегала грудь, подчеркивая каждый изгиб мышц. Взгляды кочевников скользили по ней, как ножи по стали – с любопытством и опаской. У костра, сложенного из костей и смоленых ветвей, сидел Торговец Шепотов. Его лицо скрывал плащ из перьев ночных птиц, но глаза, горящие янтарным огнем, следили за каждым ее движением. Он поднял кубок с вином, густым, как кровь, и голос его прозвучал, как шелк, разрываемый когтями: