– Извини, мам, задумалась.

– Я так рада за тебя, детка!

Она говорит это при каждой встрече с тех пор, как я сообщила ей о беременности. Я знаю, зачем она это делает: чтобы загладить вину. Ей неловко за первую реакцию на мою идею родить ребенка «для себя», за долгую паузу в ответ на известие о беременности. «Чудесная новость, Стиви», – сказала она тогда в конце концов. Но те первые секунды молчания уже не переиграть.

– Чем тебе помочь?

– Ну, например… взять его на руки.

– Конечно! А ты пока сходи прими душ.

Какое облегчение – побыть в одиночестве! Я стою под горячими струями, проводя пальцем по узорам на кафеле, – что угодно, лишь бы не касаться своего незнакомого тела, – пока ванную не заволакивает паром, а вода не становится холодной.

Вытираясь, разглядываю висящий над унитазом рекламный постер с анонсом очередной вечеринки в нашем нью-йоркском клубе. На время декретного отпуска мои функции перешли к Майку. «Постараюсь не подвести», – сказал он на прощание. Интересно, как там у него получается? Надо бы позвонить – только чтобы это не показалось проверкой. Пожалуй, стоит выделить день для обмена новостями, попросить Ребекку посидеть с ребенком, назначить несколько встреч, узнать о планах на Рождество, о журнале, о развитии новых клубов. Заодно напомню Лексу, что я все еще здесь и скоро вернусь в строй – он и глазом моргнуть не успеет. Да, именно так я и сделаю.

Когда я появляюсь в комнате, Эш поднимает на меня глаза и заходится в плаче.

– Ты мой сладкий! Не узнал мамочку? Она просто помылась, – утешает его мама.

– Наверное, проголодался, – говорю я. – Пора дать ему бутылочку.

– А тебе – чаю с тортиком! – говорит она мне, словно какой-то шестилетке. – Я как раз привезла, – добавляет она, укладывая Эша в доставшееся от Миры креслице-качалку и вручая мне коробку. – Правда, пекла не я.

– Я догадалась. – Мама сроду ничего не пекла. – Спасибо, мам!

Мы едим торт из супермаркета и обсуждаем другие возможные проявления генетического сходства.

– Узнаешь? – спрашивает вдруг она, доставая что-то из сумки.

Это моя старая пластиковая погремушка в виде улыбающегося подсолнуха с выпученными глазами.

– Конечно!

Она машет игрушкой перед внуком, и его глаза расширяются.

– А это?

Мама вытаскивает мой разноцветный телефон на колесиках и начинает возить его по комнате за оранжевый шнурок. Слушая знакомое позвякивание, я закрываю глаза и переношусь на нашу ферму, в кухню с лимонно-желтыми шкафчиками и терракотовым полом. Потом открываю глаза – иначе рискую заснуть! – и вижу, что Эш пытается поворачивать голову в сторону игрушки под бабушкино одобрительное воркование. Через несколько минут он вырубается прямо на игровом коврике – его крошечному мозгу нужен отдых после столь мощной стимуляции. Я ведь и сама могла с ним так поиграть; просто думала, что он еще слишком мал. Меня охватывает чувство вины.

– Мам, давай сходим куда-нибудь пообедать, – говорю я. Запас супов и рагу в морозилке почти иссяк, так что в любом случае придется выползать из квартиры, хотя ужасно не хочется. К тому же надо показать маме все достопримечательности моего района.

– Только не очень далеко, ладно? – неуверенно соглашается она.

До Хай-стрит всего пятнадцать минут пешком, однако наша прогулка длится вдвое дольше. Мама плетется с коляской позади меня, разглядывая серо-коричневые окрестности с жадным любопытством только что отмотавшего срок заключенного: людей в окнах домов, заправляющиеся на зарядных станциях электромобили, пролетающие над головой вертолеты.

– Пойдем уже, «мышь полевая»[17], – шутливо говорю я, когда они наконец меня нагоняют.