– И проканывало?

– Конечно. Я их к овцам на пастбище водил, ты бы видел их радостные лица, – прицокивает языком Штефан, – и оленя подсовывал. Таких развлечений больше ни у кого из местных проводников нет. Зверушек люди любят, особенно человеки из мегаполисов. А тут я им сказал, что по слухам видели крупного дикого зверя, направляющегося в Лойташ-Кламм, и если они хотят увидеть его, то нужно идти со мной рано утром, и обязательно его встретим. Я специально выбрал время, когда в ущелье нет постороннего народу. Цену хорошую поднял и сказал, что места ограничены. Они быстро раскупили билеты.

– Штеф, ты гений, – присвистываю я.

– А то, – хмыкает он. – Ты тоже молодец, так задорно вилял хвостиком.

– Но рыба, Штеф, рыба! – ржу я и демонстративно хлопаю себя по лбу.

– А что с ней? – спрашивает Штефан, посмотрев на меня через зеркало заднего вида. – Я специально хорошую подбирал, большую и вкусную, жирненькую. Тебе не понравилась что ли?

– Она морская, – со стоном произношу я.

– Ты не ешь морскую? – удивляется он.

– Я вообще сырую не ем, – бросаю я.

– А, – хмыкает Штефан. Затем выдает ещё хлеще: – В следующий раз куплю тебе копченную.

– Боже, Штеф! По-твоему, это нормально, когда медведь достает из горного ручья морскую скумбрию? – рычу я.

– Аааа, ты в этом смысле, – протягивает он. По ходу до него наконец дошло. – Всё равно никто не заметил, – ржет он.

– Это я постарался не особо её показывать, – ворчу я.

– Да ладно, что ты такой бука? Раньше был веселее, – вдруг говорит он.

– Раньше и времена другие были, – вздыхаю я.

– Ладно, не грусти. Это же ненадолго. Вот полнолуние пройдет, и всё будет хорошо, – пытается меня успокоить Штефан.

– А потом полнолуние придет снова, – ворчу я.

– Мда…

Несколько минут мы едем молча. Я понимаю, когда я злой, я невыносим, но в последнее время я всегда злой, когда луна заходит за половину. И у меня часто бывают такие резкие перепады настроения.

– На следующем перекрестке сверни направо, – наконец я подаю голос.

– Зачем? По прямой же быстрее, – не понимает Штефан.

– Отвезешь меня задворками и высадишь, не подъезжая к дому, – объясняю я, – пройду задним двором.

– Всё у тебя конспирации, – усмехается он, но всё же поворачивает. – А там, между прочим, дорога плохая.

– А я так-то якобы заперт у себя в комнате до самого клайне, – бросаю я.

– Ты же не ребенок. – Штефан изумленно поднимает брови.

– Скажи это моему отцу, – бурчу я. – Изомеры до двадцати одного года теперь считаются несовершеннолетними.

– Серьезно? – удивляется Штефан.

– Угу.

– Так тебе и пиво нельзя, – смеется Штефан.

– Угу, – снова вздыхаю я. – Вот прикинь, тебе исполняется восемнадцать, тебе можно уже алкоголь, сигареты и секс. Ты пробуешь всё это, входишь во вкус, но вот только отмечаешь свое девятнадцатилетние, как выходит новый закон и хоба – ты снова несовершеннолетний и тебе ничего нельзя!

– Жестко, – сочувственно произносит он.

– Так, стоп, тормози, егеря! – резко вскрикиваю я, заметив возле своего дома егерской джип с проблесковыми маячками.

– Вот черт, – сплевывает Штефан и жмет по тормозам.

С минуту тупо пялимся на джип инспектора Хофлер. Оранжевые отблески от сигналок бегут по еловым веткам, и у меня в тревоге сжимается сердце.

– Оперативно, – медленно произносит Штефан, оборачиваясь ко мне. – Но не могли же они так быстро догадаться?

– Не могли, – киваю я.

– Хорошо, что мы подъехали со стороны леса, а не с главного входа.

– Я же говорил, – хмыкаю я.

– Может, тебя увезти, и спрячешься на время?

– Не, – я мотаю головой, – наверное, всё же мне лучше пойти домой. Мало ли что там. Выкручусь. И я как бы должен находиться в Ленере. А если убегу – огребу по самые уши.