В доме было несколько квартир. Какая из них Катерины, Надя не сказала. Может, и не знала. Михаэль постучал наугад. Из-за двери послышался женский голос.

– Ну чего тебе ещё, баламут? Говорю же: нету Ленки. В деревню поехала.

– Я ищу Екатерину, – отозвался Михаэль.

– Екатерину? – Дверь приоткрылась, из-за неё выглянуло недовольное морщинистое женское лицо. – Это какую Екатерину? Рябинину?

– Да. Она здесь?

– А где ей быть? У себя она. Приболела немного, а так всё на заводе да на заводе с утра до вечера. На второй этаж поднимайся, милок, квартира четыре. Уж прости, что тебя «обложила». Шляется тут один, по ранению демобилизованный. К внучке моей пристал, как репей колючий. Вот и отправила девку в деревню…

Екатерина Рябинина оказалась постаревшей, осунувшейся, потерявшей былую привлекательность женщиной. На вид ей было лет пятьдесят, хотя Клава говорила, что мачехе нет и сорока. Михаэля впустила не сразу.

– Кого там ещё носит?

– Я, я… – запинаясь от волнения, пробормотал Михаэль. – Я в госпитале лежал. Сейчас…

– Ну а я тут при чём? – перебила из-за двери мачеха Клавы.

– Я с Клавой… Я… Мы воевали вместе…

Дверь открылась рывком.

– С Клавдией?! Вместе?! Проходи!

Михаэль прошёл в комнату.

– Присаживайтесь, – перешла на «вы» Екатерина, увидав звёздочку на погонах. – С Клавочкой, значит, служили? Ну как там она? Писем-то нету. Почитай как год уже. И сестре не пишет, и брату. Что с ней? – с надрывом спросила мачеха. – Ох, чует сердце беду. Чует…

Михаэль замер. Он рассчитывал у Екатерины узнать о Клаве и с опозданием понял, что мачехе известно меньше, чем ему.

«Она ничего не знает, – пронеслось в голове. – Как ей сказать, что я потерял Клаву?»

– Два письма только были. В последнем писала, что Михаила своего встретила, – продолжала, делая видимое усилие, Екатерина. – Постой, постой, – опять перейдя на «ты» и внимательно вглядываясь в Михаэля, проговорила она. – Уж не ты ли это будешь? Душу-то не тяни! Рассказывай!

Михаэль чувствовал себя так, словно под ним был не стул, а горячая печь. Он вспотел, хотя в комнате было не жарко. Рассказывать? Но как? Где Клава? Если не погибла – значит, в плену. А это почти одно и то же.

Он начал с самого начала – со знакомства в поезде. Екатерина сидела, не шелохнувшись. Слушала не перебивая, не задавая вопросов, с непроницаемым лицом.

– Я ротой командовал, – закончил рассказ Михаэль. – До последних минут был в бою. А потом, когда стали из окружения выходить, кинулся Клаву искать, но, – развёл он руками, – медсанбата уже не было. Так и не нашёл…

Михаэль понимал, что его голос звучит фальшиво. Только сейчас он осознал, что случилось на Волхове. А случилось то, что он бросил Клаву. Она ждала его, она ему верила… Убедившись, что убитая девушка под деревом не Клава, он побежал догонять Игнатьева, а должен был остаться, искать и во что бы то ни стало найти. Живой или мёртвой. После того как он увидел неподвижную распростёртую Машу, стало ясно, что остатки медсанбата где-то рядом. Михаэль почувствовал стыд и ужас от содеянного. Он предал свою любовь.

Но так думал не только Михаэль. Когда он закончил рассказ, повисло тягостное молчание, а потом заговорила Екатерина.

– Вот, значит, как? Не нашёл? Или не искал? Что глаза-то забегали? Стыд пробрал? А мне что с тобой делать? Ведь из-за тебя она в тех болотах осталась.

– Вы не представляете, что там творилось, – пытался оправдываться Михаэль. – Это был ад. И я не мог…

«Ложь, ложь! – стучало в мозгу. – Мог! Мог!»

То же самое почувствовала и мачеха Клавы.

– Говоришь, не мог? Ладно! Что с тебя взять? Порода у вас другая. И что она в тебе таком нашла? От бандита в поезде спас? Говорила мне Клава, а я не верю. Придумала она, сочинила. Чтобы тебя героем выставить. Влюбилась, знать, без памяти… А ты? Сбежал?! Ох ты, Господи, несчастье-то какое! Уходи! Уходи! Сгинь с моих глаз!