Он грустно вздохнул и снова продолжительно закашлялся.

– У меня с лёгкими херня какая-то я. Наверное, туберкулёз или что-то похожее. Так что держись от меня подальше, малой, если пожить ещё хочешь. Хотя месяц раньше, месяц позже, какая разница.

Он снова зашелся кашлем, переросшим в спазмы рвоты. Тимур подался немного назад. Отдышавшись, Палыч продолжил.

– В отличие от верхних уровней здесь нет ни одного робота, кроме этой транспортной ленты.

Он сам засмеялся, констатируя факт, и снова продолжительно закашлялся.

– Все, что здесь делается, делается вручную. Садисты, сука. Попавший сюда обречён пахать до смерти, а когда станет лишним, исчезнет с карты истории навсегда. Трупы сжигают в Аду, уровнем ниже.

Он кивнул в сторону транспортной ленты, куда только что Тимур отправил полную лопату нечистот.

– Скоро ты и меня туда отправишь.

Палыч печально посмотрел на убегающую за резиновые створки изогнутую колею.

– Как сбежать отсюда? – на полном серьёзе спросил Тимур.

– Сбежать? Ха-ха, эх-хе уху, эху…

Напарник было захохотал, но тут же снова удавился собственным кашлем.

– Никак! За всё время существования Стока отсюда никто и никогда не сбегал, малой. Никто и никогда…

За несколько дней непосильного труда Тимур осознал всю «прелесть» своего хамского поведения в адрес Апостолов. Каждый день его под конвоем сопровождали на рабочее место, контролировали посредством видеокамер и охранных сканеров, налепленных повсюду. В конце дня, также в сопровождении специально обученных охранников, от которых кроме приказов: «быстрее, бегом, стоять, спиной к стене» и тому подобное, он ни разу не слышал ничего другого, вели в камеру для ночлега. На этом все прелести жизни заканчивались.

Для охраны арестанты были краткосрочными рабами, поддерживающими в Стоке существующий порядок. Вместо них скоро появятся другие, такие же временные существа.

Рассчитывать здесь было не на что и не на кого. Обедали они на работе непригодными отходами, от которых пахло так же омерзительно, как изо рта начальника Стока. Поголодав несколько дней, Тимур медленно смирялся, и к концу первой недели счёл трапезу съедобной. Он стал похож на крысу, как и все здесь. И с этим нужно было считаться.

Мыться в Стоке разрешалось раз в неделю. Никакого мыла, никаких зубных щёток, никаких щипчиков для ногтей. Холодная вода освежала, а размякшая грязь липла к тряпке, служащей полотенцем. Пищу из зубов выковыривал с помощью деревянных заточек, ногти грыз. Словом, загнанные животные, обречённо тянущие свою лямку до гробовой доски. Точнее, до газовых форсунок, превращающих тела в прах…

Через месяц он был уже не тот, что раньше. Силы постепенно покидали его. Тимур начал кашлять, иногда громче Палыча. Большинство ранок от крысиных укусов превратились в гниющие язвы. Слизистые носа и рта распухли, красные глаза постоянно слезились.

Снова ирония судьбы. Тело наполнено самой мощной и универсальной защитой от всех болезней, когда-либо существовавшей. Но воспользоваться ей нельзя…

В тот день они болтали почти без умолку. Несмотря на чудовищную усталость, с которой тело уже смирилось, и постоянное депрессивное состояние, последнее время превратившихся в почти неподъёмную ношу, сегодня настроение пестрило юмором, рот не закрывался. Поочерёдно, а иногда и синхронно откашливаясь, они подбадривали себя весёлыми историями из жизни и анекдотами. Тоска, однообразие и рабский труд изменили реальность так, что оба дошли до точки, когда жив ты или мертв, не имело принципиального значения. Это походило на сумасшествие. Прокажённые забавлялись.

После очередного анекдота приступ кашля сбил Палыча с ног. Он долго загибался возле контейнера с отходами, изо рта вылетали сгустки крови.