9

Тимошка выполз из грязных зарослей осоки и опять очутился возле крепостной стены. Только было здесь всё совсем по-другому, не так, как прежде было. Ни костров рядом, ни разговоров веселых, только черная стена, серые кусты и свинцовый блеск чуть освещенной бледной луной реки.

– Эка я попал, – прошептал мальчишка дрожащим голоском. – Меня со стены видно в реку бросили. И как я только насмерть-то не разбился? Спасибо тебе Боженька, что спас меня грешного. Ой, спасибо.

Тимоха съёжился сперва, потом, помахав руками, скинул с себя рубаху с портами, выжал их скоренько да опять одел не мешкая. Потом вновь съёжился, вновь руками помахал и только после этого всего тихонько побрел вдоль высокой стены. Брел он еле-еле по нахоженной тропинке, обхватив свои плечи своими же руками, и со страхом великим вспоминал недавнее приключение.

– Так что же выходит? – с шумом втягивая в себя ночной воздух, шептал себе под нос малец. – Убить, что ли меня хотели? За что же? Перед кем же я провинился так? Постой, постой.

И тут мальчишка остановился возле огромного уродливого куста, застыл, будто заяц косой в осторожной стойке и дрожать даже перестал от жуткой мысли, внезапно свалившейся на его русую голову.

“Так ведь злодей не иначе, как княжича погубить задумали? Точно погубить. Ведь предупреждал же Дмитрий Иванович Тутшу вчера в московском лесу об опасности. Вот оно и сбываться стало предупреждение-то княжеское. Как в воду Дмитрий Иванович глядел. Как в воду”.

Тимоха сильно стукнул правым кулаком по левой ладони и сказал громко неведомо кому.

Так чего же я здесь стою-то столбом. Мне же к боярину бежать надо о злодействе предупредить. Вот оно дело-то, какое получается! Вот уж беда, так беда.

Мальчишка припустил, что было духу вдоль мрачной крепостной стены, и выбежал скоро к воротам. Ворота были крепкие, плотные и заперты наглухо. Стучать в такие ворота кулаком, все равно, что против медведя с хворостиной пойти и решился Тимошка без стука и спроса через преграду эту перелезть. Уж чего-чего, а лазить по заборам он в Москве научился ловко. Постреленок уцепился за плохо срубленный сучок на воротном тыне, потом за другой, за третий и быстро забрался на самую вершину высокого городского стража. Забрался-то мальчишка наверх ловко, вот спустился с трудом. Забираться на крепостные ворота всегда легче, чем спускаться с них. Это вам любой воин, штурмовавший хотя бы раз вражеский город, скажет. Заберешься туда на одном вздохе, а спуститься вниз жуть берет. А уж в ночной мгле с ворот ползти, вообще хуже нет. Когда вверх лезешь, так там и глазами всегда можно опору для руки отыскать, а вот при спуске только ногой на ощупь всё делать приходится. Еле-еле спустился Тимоха с высокого тына, а уж если, по правде сказать, то и не спустился он оттуда, как задумывал. Упал парнишка с половины своего пути, сорвался. Правда, упал удачно: не на камень, не на корягу, а в вязкую дорожную грязь. И если бы не грязь эта, то переломал бы себе Постреленок руки с ногами, а в грязи ничего, поплевался немного и всех делов. Вот ведь как бывает: совсем недавно малец печалился и сокрушался, что в грязную яму угодил, а теперь вот возрадовался, сидя посреди черного месива. Вроде, и грязь такая же, только вот здесь радость великая, а там гадость обидная была. Тимошка тоже хотел поразмышлять об этих странностях грязи, но не успел. Сбили его с интересных мыслей. Неожиданно сбили, так неожиданно, что забыл про мысли эти малец навеки. Да и как не забудешь про них, если в шею тебя острым копьем уколют. Тимоха хотел обернуться, посмотреть, кто же там с копьем балуется, но копьё вертеться ему не позволило, а хозяин копья еще и прикрикнул на беспокойного парнишку ломающимся юношеским баском.