– А чем он такой особенный? – робко спросил Тимка.

– Да я ж тебе уже рассказывал. Они говорящие. Умные, как профессора. Их и дрессировать не надо, просто велишь ему: слетай, мол, в Южную Америку и привези мне десяток крокодилов. Он через пару дней стучит тебе в окошко, а под окном уже крокодилы кишат. А так мне завтра вот самому придется за крокодилами ехать… И быстрые они, до Америки часов за десять долетают, конкретно. И есть им почти не надо, они из воздуха растут. Пить только и немножко травы для витаминов. Плохо одно – пожароопасные они. У них огонь вылетает и спереди, и сзади, и не искры какие-нибудь, а пламя под тыщу градусов. Но с пожарниками мы решим, я им пару штук баксов кину…

Тимка зачарованно кивнул и принял в ладонь яйцо. Оно было тяжелее куриного, в едва заметных золотых прожилках. Внутри яйца что-то шуршало.

– Ты клади его в карман, не бойся, – махнул рукой Пантелеймон Петрович. – Его не то что раздавить, его молотом разбить трудно, пока ему пора не пришла. А через пару дней, как он проклевываться начнет, тогда уж осторожнее.

Под лязг дверей и решеток Тимка и Пантелеймон Петрович поднялись наверх.

– Все, пошли обедать, – решил Пантелеймон Петрович. – Мороженое и шампанское в честь первого полета!

Он размашисто зашагал по полю, а Тимка поспешил следом, гадая, кто бы мог быть этот человек и почему он так покровительствует ему – мальчишке, которого не знает. Может быть, ему понравилось, как Тимка летал?

Обедали на открытой, увитой розами веранде возле роскошного трехэтажного дома. Незнакомец снял ватник и оказался в темно-бордовой рубашке с золотой цепью на шее. Полная тетенька в фартуке подавала на стол.

Тимка жадно глотал борщ, и тушеное мясо с зеленью, и мороженое, и апельсины, и какие-то незнакомые фрукты, которые он, кажется, видел когда-то по телевизору. Шампанское мальчик пил впервые и решил, что пепси-кола лучше.

Потом Тимка осмелел и достал из-за пазухи Джима. Пантелеймон Петрович расхохотался и разрешил крысенку бегать по столу и есть из тарелок, что нравится. Тетенька в фартуке, увидев Джима, сделала страшное лицо, но сказать ничего не посмела.

– Откуда он у тебя? – спросил Пантелеймон Петрович.

– Девочка одна подарила.

– Девочка! Уже девочки у него! Весь в отца. Шалопай! Молодец! Хвалю!

Тимка вздрогнул. Значит, этот человек знаком с его отцом? А может быть, это и есть его отец, который объявился самым волшебным образом? Но почему тогда он ничего не говорит об этом? Тимка хотел спросить, но пока боялся.

– Хорошо на тебя работа влияет, – радовался Пантелеймон Петрович, – вон какой аппетит. А то ведь не втолкнешь в тебя ничего. И тихий такой стал…

Тимка подавился апельсином. У него появилось неприятное предчувствие. Пантелеймон Петрович тоже притих, выкурил толстую сигару и ответил на пару телефонных звонков. Джим уснул у Тимки под рубашкой. Пауза затягивалась.

– Мне, наверное, пора, – робко сказал Тимка, поднимаясь из-за стола.

– Да, ты сегодня наработался, ложись спать пораньше. Хочешь поиграть перед сном? Я тебе новый «Квэйк» покажу.

– Спасибо, – пробормотал Тимка.

Они зашли в дом. Прихожая поразила Тимку своей огромностью. По красивой лестнице с чугунными цветами вместо перил они поднялись на второй этаж и оказались в большом холле, уставленном пальмами в кадках и мягкой мебелью. На стенах висели картины. Они до того поразили Тимку, воспитанного в детдоме на репродукциях Шишкина, что он не выдержал:

– А почему у той тетеньки на картине лицо квадратное и глаз один?

Пантелеймон Петрович смутился.

– Я сам в этом всем еще до конца не разобрался. Я за эту одноглазую три штуки баксов отдал, значит, в ней есть что-то… Умный человек писал, с образованием… Мне, признаться, самому бы приятнее, чтобы у нее два глаза было…