Лютаев с ленцой бросает на меня взгляд и тут же меняется в лице.

– Аглая?!

– Так ты её знаешь? – ухмыляется незнакомец. – Познакомь, Илюх, а?

– Забудь. – грубо бросает ему Лютаев. – Она совсем ребёнок.

Эти слова звучат для меня подобно хлёсткой пощёчине. Я морщусь, едва сдерживая слёзы обиды. Но я здесь не ради мужского интереса отца своей подруги.

– Какой же она ребёнок? Молодая и красивая женщина. Достаточно взрослая… – говорит Сергей Дмитриевич, с любопытством поглядывая то на меня, то на Лютаева, но мне нет до этого дела.

– Подруга. Моей. Дочери. – отрезает Илья Александрович. – Ребёнок.

Мне хочется провалиться сквозь землю от стыда и глупой, отчаянной боли. Пока я, значит, влюблялась в него, он видел во мне всего лишь ребёнка?!

10. Глава 10. Лютаев

– Ооо, гляньте-ка, какие люди! – одаривает меня масляной улыбкой Андрей Хмурских, владелец сей богадельни.

Мы с Серёгой здороваемся с приятелем и устраиваемся поудобней на мягких диванах вип-кабинки.

– Как в школе, – усмехается Суровин, и я закатываю глаза.

– Шпана дворовая, как сказала бы Валентина Яковлевна.

– Наша «классная мама» до сих пор внимательно следит за нашими взлётами и падениями, – не соглашается Серёга. – Давно уже не считает нас шпаной. Только если Хмурого. Уверен, она считает, раз он держит кабаки, жизнь его пошла по кривой дорожке.

Мы звучно смеёмся, пока молоденькая официантка, искоса поглядывая на Дрона, выставляет на стол яства и дорогое бухло.

Руку готов дать на отсечение: Андрюха спит с этой фифой. Он вообще спит со всеми, кто шевелится, половозрел и женского пола. Всегда таким был. В отличие от нас с Сергей Дмитричем Суровиным, Андрей Константинович Хмурских даже женат ещё ни разу не был. Что, в общем-то, не помешало ему иметь взрослую дочь.

Такие непохожие, с разными интересами и судьбами, тем не менее, мы дружим уже более тридцати лет и стараемся пересекаться несколько раз в год. Три брата-акробата, как называла нас классуха. Хмурый, Суровый и я, ваш покорный слуга, Лютый. Как на подбор.

– Как дела с московским проектом? – участливо интересуется Серёга. – На финишной прямой уже?

Я постукиваю по столу, усмиряя чувства, но всё же признаюсь:

– Боюсь, что мне придётся свернуть проект. Мне больше не подходят условия основного инвестора.

Серёга присвистывает:

– Пожалуйста, дружище, скажи, что это никак не связано с той очаровательной милашкой, с которой ты тут отдыхаешь.

– Тут я отдыхаю с дочерью. У Милёнка день варенья, вот и прилетел.

– Однако я уже дважды видел тебя вовсе не с дочерью… – ухмыляется приятель.

– Знаешь, иногда я жалею, что повёлся на твои уговоры и прикупил вторую часть дома, – огрызаюсь я.

– Да мы с тобой впервые за семь лет пересеклись в этом доме! – поддевает Суровин. – Всё отлёживаешь бока во Франции со своей порноактрисулькой.

– Брейк, парни! – смеётся Хмурый. – Хорош про баб, тоску нагоняете.

– Ну ты если начнёшь про них, то лет через сто закончишь, – замечаю я и перевожу тему: – Условия меня более не устраивают, неважно почему, придётся передавать права на здание Городецкому.

– А нельзя выплатить ему вложенные в строительство средства? – спрашивает Андрюха.

– Ты представляешь, о какой сумме идёт речь? – протягиваю я с невесёлой усмешкой. – У меня нет такой свободной суммы. Стал бы я связываться с Городецким, имей собственные средства в достаточном количестве?

– Давай тогда покумекаем, как поступить, но завтра или на днях, – предлагает Хмурый. – Ты же пока здесь?

– Пока здесь, – киваю я, и мы откладываем дела на потом, возвращаясь к легкомысленной болтовне, которая, впрочем, мало меня занимает. Мои мысли устремляются вниз, на танцпол, за столик, где сидит моя дочь с друзьями. Тянет пойти и узнать, как у них дела, но я продолжаю сидеть на месте. Ни к чему это. Мне это вовсе ни к чему.