отношения. Его девушка – модель и блогер. Тиана Урбан. Красивая, ухоженная, популярная. Он сделал ей предложение. Он водит её на свидания во все эти рестораны, на модные выставки, проводит с ней вечера и выходные. Господи, о чём я думаю? О чём могу мечтать? Где я, а где Тиана?!

– Аглая, тебе снова плохо? – озадаченно спрашивает Лютаев, вклиниваясь в мои переживания насчёт него же.

– Нет, – качаю головой, закусывая губу. – Всё нормально. Думаю, я просто устала. Столько всего вокруг, в мыслях…

– Понимаю. – Его рука на мгновение покидает руль, ложится на моё колено и коротко сжимает его. – Жизнь всё расставит по своим местам, не сомневайся.

Я ещё чувствую тепло прикосновения, хотя тело уже прошибает озноб, стоит только мужчине вернуть свою руку на руль. Так ощущаются фантомные боли? Когда ты помнишь, чувствуешь всё в малейших подробностях, но этого на самом деле нет?

Если хорошенько разобраться, то мы имеем:

а) я влюбилась в отца своей подруги;

б) он собирается жениться на французской моделечке;

в) он ничего мне не обещал и даже ни на что не намекал.

Я в большой беде. Ничего из вышеперечисленного не может считаться хорошей новостью. Я влюбилась в почти женатого отца своей подруги. Я!!! Которая даже целоваться толком не умею!

У меня нет ни капельки сомнений, что это именно влюблённость. Разве я могла впервые испытать это к однокурснику, мажору, любому подходящему кандидату? Хоть к кому-то, кто не является совершенно неподходящим для этого Лютаевым? Конечно, нет.

Словно сама нечистая столкнула нас лбами, держит за головы и кричит: «Целуйтесь!», и это желание зудит во мне.

Стоит только закрыть глаза, мне представляются горячие губы в обрамлении жёстких волосков. Как это будет ощущаться? Будет ли мне противно, когда борода соприкоснётся с чувствительной кожей лица? А его поцелуй? Каким он будет: жёстким и напористым, требовательным? Или же мягким и нежным?

Мне нельзя об этом думать! Мечтать о поцелуях Лютаева это уже совсем ни в какие ворота! Интересно, все влюблённые девушки такие глупые?

Мысль о собственной глупости забавным образом не злит, а веселит меня, и я издаю тихий смешок. Илья Александрович скашивает взгляд на меня и спрашивает:

– Не поделишься, что там у тебя в голове такого смешного?

Я краснею и выдавливаю:

– Да так, подумалась какая-то глупость, это не стоит вашего внимания.

Хорошо, что в салоне – и за окном – давно темно, иначе, уверена, Лютаев легко прочёл бы все мои непотребные мыслишки!

– Хмм, – мне чудится недовольство в его неоднозначном покашливании. – И всё-таки как-нибудь потом обязательно расскажи. Руку готов дать на отсечение: мне понравится!

Он усмехается, словно точно знает, о чём я думала несколько минут назад.

Лютаев тормозит и глушит мотор. Не сразу я понимаю, что мы на месте. Долгая дорога домой оказалась слишком короткой, но я продолжаю сидеть в машине, как и Лютаев.

Я смотрю на свои руки, аккуратно сложенные на коленях, на ровные миндалевидные ногти, покрытые прозрачным лаком, на тоненькие белёсые полумесяцы на их концах. Непослушные волосы закрывают мне обзор, но почему-то я уверена, что мужчина смотрит на меня. Не решаюсь проверить.

Лёгкое дуновение ветерка касается кудрявых прядей за мгновение до лютаевских пальцев, а в следующее – он заправляет волосы мне за ухо и гладит твёрдыми костяшками мою скулу.

– Думаю, нам стоит пойти внутрь, – тихо говорит мужчина. – Милена наверняка слышала, что мы вернулись, и…

– Да, вы правы. – резко выдыхаю, отстраняясь от него.

Нервно дёргаю ремень безопасности, пытаясь отстегнуться, но его снова заклинило. Как не вовремя!