«Зачем старался глупый преступник Прометей?

Зачем огонь похитил для тошной пустоты?..

Огонь в столице русской – синоним темноты».

За время короткой командировки съёмочной группы НТВ отмороженные «мясники», киллеры-любители и профессиональные душегубы успели замочить в погибающей в интерьере лопнувших батарей отопления стране нескольких человек рангом повыше муромского мэра. Поэтому Россия восприняла показанный волшебным «фонарем для идиотов» сюжет о гибели провинциального чиновника Петра Петровича Буланова более чем равнодушно – со скулящим зевком в промежутке между двумя глотками спитого чая.

* * *

Геныч никогда не понимал, зачем он появился на свет. Странное ощущение: медленное и постепенное, как на опущенной в кювету с проявителем фотобумаге, проявление сознания и, наконец, робкое ещё, по-детски примитивное осмысление себя в четырежды безумном мире маленьким беззащитным человечком, не подозревающим о том, что, вроде бы по Шиллеру, люди – «порожденье крокодилов». А надо? Лучше уж никогда не рождаться на свет – об этом беспочвенно мечтали известные русские умы, внешне благополучный Фреди Меркьюри из британской рок-группы “Queen” и многие другие мудрецы. Геныч однажды наблюдал проснувшегося на вентиляционной решётке московского метрополитена похмельного бомжа, который вместо джентельменского приветствия «радостному утру» нового дня буквально вывернул наизнанку истерзанную, прикрытую рваным матросским тельником душу: «Мама, роди меня обратно!». Но такое возможно только в фантастических романах Геныча Крупникова. «Фарш нельзя провернуть назад!» – утверждал главный герой одного из его опусов – и был трижды прав.

Генри Миллер однажды выдал замечательную фразу: «Роль художника – передавать миру своё разочарование жизнью».

Если бы Геныч смог адекватно и высокохудожественно донести миру свою боль, тревоги и волнения, то получил бы Нобелевскую премию по литературе. Если бы да кабы! Мозги закисли, руки трясутся, язык одеревенел – какая, к чертям собачьим, Нобелевка?! Ещё одну книжечку успеть бы издать до Страшного Суда – не самого гуманного в мире. Нет, не успеет: до августовского момента истины остаётся всего полгода, а книга зависла – точь-в-точь подаренный Вольдемаром 386-й старичок-компьютер, свихнувший электронные мозги на наборе, чтении и редактировании богомерзкой Генкиной книги.

В действительности всё не так, как на самом деле. Когда Геныч стоял ни жив ни мертв перед могущим прихлопнуть его как муху «стариком Хоттабычем», его убогая жизнь отнюдь не пронеслась в голове сверхсветовым мелькающим калейдоскопом – в те мгновения вся оперативная память мозгового компьютера была занята чем-то другим. Зато теперь в голове всплывали рыбками на заставке компьютерного монитора наиболее яркие эпизоды Генычевой жизнёнки – честно говоря, слово «яркие» звучит в данном случае большим преувеличением.

Геныч родился – вернее, его родили – в бывшем польском городе Станиславе. Время было сложное: городишко, отдалённо напоминающий Львов, находился фактически под пятой бандеровцев – как ныне город Грозный под пятой чеченских сепаратистов. Советская власть в Станиславе существовала только на бумаге – всеми делами заправляли бандиты. Жить и служить русскому офицеру в смрадном логове западно-украинских националистов было и трудно, и опасно. Бандеровцы отравляли колодцы с водой, подсыпали отраву в продукты, запрещали горожанам участвовать в организуемых советской властью выборах – увы, слишком нечестных, как и их устроители-организаторы и всячески

мешающие, препятствующие проведению выборов бандиты. Избирательные урны доставляли запуганному электорату под охраной взвода советских автоматчиков. Однажды бандеровцы нашприцевали ядом мороженое: жарким воскресным днём отравилось множество людей, среди которых было много военных, в том числе и генерал – отнюдь не свадебный.