Разрешению тупиковой ситуации способствовал тот факт, что Геныч являлся, пожалуй, единственным жителем древнего Мурома, родившимся в печально известном западноукраинском городе Ивано-Франковске. Ивано-Франковск, ежели кто не знает, – это оттяпанный у гонористых шляхтичей-поляков город Станислав (смотри пакт Молотова – Риббентропа).

От души помариновав однофамильца настоящего свидетеля происшествия, капитан заочно обругал витиеватым матерком «проблядь-

паспортистку» и с видимым сожалением, переходящим в откровенное недовольство, возвратил Генычу залапанный немытыми руками паспорт.

Тот вызов в ментовку – ничтожнейшее событие. Малоинтересное. Но очень показательное. Шестерёнки и винтики каждой российской, как правило, насквозь проржавевшей институции до предела изношены, выработаны и постоянно весьма опасно для окружающего эти институции электората сбоят и барахлят. Иногда это оборачивается безобидным скучным пустяком, как в Генкином случае, иногда же выливается в подлинную человеческую трагедию.

После того соприкосновения (пусть и по касательной) c желдорментурой у Генки остался неприятный осадок. Точно такое же ощущение испытывал он и сейчас, после мимолётного контакта с толстухой-следователем. Роль понятого менее хлопотна, нежели роль свидетеля. Неприятен был сам факт столкновения с заскорузлым российским «правосудием» в лице смурной девки и похмельных ментов. Как если бы свежее летнее утро вдруг огласилось мерзким кваканьем глупой лягушки. Как если бы толстая ворона и два угрясто-носатых дятла нагадили на только что распустившуюся утреннюю розу.

В последнее время Геныч к стыду своему становился всё более суеверным. Он интуитивно почувствовал, что сегодня пути не будет, но возвращаться назад с полдороги было не в его правилах.

На колокольне Спасо-Преображенского собора Спасского монастыря привычно ударили в колокола – разумеется, звонарь отбивал не раннюю заутреню, ибо стрелка часов приближалась к девяти утра. Спасо-Преображенский собор являлся одной из древнейших построек на славной муромской земле – он вырос на месте укреплённого двора первого нуровского князя Глеба. Первоначально он назывался «Спасский, что на бору» и упоминался в летописях более чем за полвека до основания Москвы. В средние века монастырь был одним из важнейших оборонительных плацдармов города – не потому ли зловредные коммуняки разместили за его толстенными стенами военное училище? Но в девяностых годах ХХ-го века время расставило всё по своим местам, и монастырь вновь стал монастырём. Сейчас он плотно оделся в строительные леса (уж не от московской ли фирмы «Элион»?) – не за горами 1140-летие города, и монахи щедро золотили купола.

Ещё раз ударил большой колокол – мелко-мелко перекрестилась бредущая впереди Геныча согбенная, чуть менее древняя, нежели монастырь, плохо одетая старуха, при этом едва не выронив из руки суковатую палку. Без этой палки она так бы и застряла на полдороге в магазин, куда отправлялась ежеутренне – чем не «аглицкий моцион»?

Геныч обогнал раритетную старуху. Он давно знал её в лицо. Выходил на пробежку в одно и то же время, а она в одно и то же время отправлялась в полный суровых испытаний путь за хлебом насущным. Для старушенции этот сравнительно недлинный хадж был едва ли не сложнее путешествия в другую галактику. Обычно Геныч переходил по наплавному мосту на правый берег Оки, совершал приятную пробежку по зелёным лугам заречья, делал «двойную» разминку, а когда возвращался домой тем же путем, заставал старуху почти на том же самом месте, только ковыляющую в другом направлении. Получалось, что на поход за хлебом старушка затрачивала от двух до трёх часов – сердце Геныча обливалось кровью, давая сбой. Бегай не бегай – будущее у всех без исключения ну очень даже одинаковое. Старуха представлялась Генке полномочным послом всесильного Времени, напоминающим суетливым, горделивым людишкам, что его, Время, никому ещё не удавалось и не удастся обмануть.