Как младенчик, братец, он
Связан жидкою струной
С родными: кровью их одной.
+
Next his heart the fireside band
Of mother, father, sister, stand;
Names from awful childhood heard
Throbs of a wild religion stirred; —
Virtue, to love, to hate them, vice;
Till dangerous Beauty came, at last,
Till Beauty came to snap all ties;
The maid, abolishing the past,
With lotus wine obliterates
Dear memory’s stone-incarved traits,
And, by herself, supplants alone
Friends year by year more inly known.
When her calm eyes opened bright,
All else grew foreign in their light
It was ever the self-same tale,
The first experience will not fail;
Only two in the garden walked,
And with snake and seraph talked.
Close, close to men,
Like undulating layer of air,
Right above their heads,
The potent plain of Dæmons spreads.
Stands to each human soul its own,
For watch and ward and furtherance,
In the snares of Nature’s dance;
And the lustre and the grace
To fascinate each youthful heart,
Beaming from its counterpart,
Translucent through the mortal covers,
Is the Dæmon’s form and face.
To and fro the Genius hies, —
A gleam which plays and hovers
Over the maiden’s head,
And dips sometimes as low as to her eyes.
Unknown, albeit lying near,
To men, the path to the Dæmon sphere;
And they that swiftly come and go
Leave no track on the heavenly snow.
Sometimes the airy synod bends;
And the mighty choir descends,
And the brains of men thenceforth,
In crowded and in still resorts,
Teem with unwonted thoughts:
As, when a shower of meteors
Cross the orbit of the earth,
And, lit by fringent air,
Blaze near and far,
Mortals deem the planets bright
Have slipped their sacred bars,
And the lone seaman all the night
Sails, astonished, amid stars.
+
Потом придёт семьи пора,
Где будут мать, отец, сестра;
Ряд ужасных детских слов
Двигать дикий культ готов:
Страсть, благо, ненависть, порок;
Тут Красота, страшна, придёт,
Тут ей все связи рвать, в свой срок,
Для девы прошлое не в счёт,
Та, взявши лотос в цвет вина,
Всю память выскоблит до дна,
Сместив персоною своей
Круг закадычнейших друзей.
В ярком свете тихих глаз
Чуждым всё предстанет враз;
Вечна сказочка для всех,
И первый опыт даст успех;
Рассказали лишь двоим
О том змей и серафим>168.
Близ, близ людей,
Как дуновение зефира,
Впрямь-таки над головой
Струили демоны план свой>169.
Назначен свой душе любой
Предмет охраны и забот,
Раз Природа сеть плетёт;
Диво, блеск пленяют вмиг,
Для душ незрелых хороши,
Сиянием другой души;
Так сквозь смертного обличье
Демон кажет вид и лик.
Дух летал туда-сюда,
Лил свет; как стая птичья,
Над девушкой висел,
До самых глаз спускаясь иногда.
Неведомы, хоть близ обвиты,
Для смертных демонов орбиты,
Не налагает быстрый бег
Узоров на небесный снег.
Порой решит небесный сход,
Что малость ниже хор сойдёт;
И ум смертного с тех пор —
В толпе ли, в хижине сидит —
Чудны́ми мыслями кишит,
Как будто звёздный дождь простёр
Ток через небес простор,
И, ярче нет,
Льёт всюду свет;
Мнит смертный, что планеты так
Священный сдвинули засов,
И, одинок в ночи, моряк
Плыть, восхищён, средь звёзд готов.
+
Beauty of a richer vein,
Graces of a subtler strain,
Unto men these moonmen lend,
And our shrinking sky extend.
So is man’s narrow path
By strength and terror skirted;
Also (from the song the wrath
Of the Genii be averted!
The Muse the truth uncolored speaking)
The Dæmons are self-seeking:
Their fierce and limitary will
Draws men to their likeness still.
The erring painter made Love blind, —
Highest Love who shines on all;
Him, radiant, sharpest-sighted god,
None can bewilder;
Whose eyes pierce
The universe,
Path-finder, road-builder,
Mediator, royal giver;