And bend my fancy to your leading,
All too nimble for my treading.
When the pilgrimage is done,
+
Каждый окруженьем чтим,
Целиком неуязвим,
Пока на грудь не впишет чин:
Кто он, раб иль властелин.
Видел, бродит взад-вперёд
В граде, по стране народ,
Вывесив на грудь свою:
«Суд мы ищем и судью».
Не монархов ищут люди
И не просвещённых судей;
Спешат к равным им по силам,
В круг родни и к своим милым;
Громче слов вопят они:
«Кто я? Спутник, объясни!»
И укажет то́тчас друг
Точный пост и кто вокруг
Не словцом и не посланьем,
Наилучшим пониманьем;
Каждый зеркало другим:
Ты пройдись, мы отразим.
Каждый странник на пути
О себе смог наплести,
Записи доверит сам,
Чтоб судили по словам;
Он форму с туши взял своей,
Мысль, судейской похитрей.
Сияй вовек, ум, чище нет,
Ветро́в любимец и планет;
Он, утвердив спокойный тон,
Без риска, что теряет трон,
Сбивает с толку всех пролаз,
Благодарит пытливый глаз,
Оставшись твёрдым, как гранит.
Тем, кто с морского брега зрит,
Выгоды превыше нет,
Есть там очищенья свет,
Есть там очищенья шторм,
В бездне – отраженье форм;
Там не найдут бесед скоты:
Не видит грязный чистоты.
И там не грот, от всех далёк,
Не озерцо, не островок,
Но Право: странствуя по свету,
Раз в день заходит в гавань эту.
Этьен де ла Боэси>136
Я не слугой иду за вами,
Как тень, низинами, холмами;
Стать первым не ищу предлога,
Поскольку мне трудна дорога.
Когда ж настал конец пути,
+
And we ’ve the landscape overrun,
I am bitter, vacant, thwarted,
And your heart is unsupported.
Vainly valiant, you have missed
The manhood that should yours resist, —
Its complement; but if I could,
In severe or cordial mood,
Lead you rightly to my altar,
Where the wisest Muses falter,
And worship that world-warming spark
Which dazzles me in midnight dark,
Equalizing small and large,
While the soul it doth surcharge,
Till the poor is wealthy grown,
And the hermit never alone, —
The traveller and the road seem one
With the errand to be done, —
That were a man’s and lover’s part,
That were Freedom’s whitest chart.
Compensation
Why should I keep holiday
When other men have none?
Why but because, when these are gay,
I sit and mourn alone?
And why, when mirth unseals all tongues,
Should mine alone be dumb?
Ah! late I spoke to silent throngs,
And now their hour is come.
Forbearance
Hast thou named all the birds without a gun?
Loved the wood-rose, and left it on its stalk?
At rich men’s tables eaten bread and pulse?
Unarmed, faced danger with a heart of trust?
And loved so well a high behavior,
In man or maid, that thou from speech refrained,
Nobility more nobly to repay?
O, be my friend, and teach me to be thine!
The Park
The prosperous and beautiful
To me seem not to wear
The yoke of conscience masterful,
Which galls me everywhere.
+
И мы весь край смогли пройти;
Я упрям, пуст, склонен к спору
И не дам душе опору.
Вы, зряшно храбры, до сих пор
Достойный не нашли отпор;
Пробел заполнить бы я смог,
Сердечен мой настрой иль строг,
Дав свой алтарь вам вместо цели,
Где музы, всех мудрей, немели:
Молиться искре, гревшей свет,
Которой в полночь ярче нет,
Малое с большим сровнять,
Дав душе в избытке кладь,
Чтоб росла не без причин;
Но отшельник не один:
С дорогой путник заодно,
Быть дело сделано должно:
Влюблённых доля и людей,
Листа Свободы нет белей.
Возмещение
За что мне – время для утех
(Дать прочим нет причин)?
А вдруг за то, что под их смех
Сижу, грущу один?
Зачем под развесёлый гам
Лишь я один молчал?
Сказал речь поздно молчунам,
Теперь их час настал.
Воздержанность>137
Назвал бы ты всех птиц, да без ружья?
Любуясь дикой розой, не сорвал?
В пиру богатом хлеб с бобами ел?
Не дрогнул, безоружный, в грозный час?