Old playfellows meet;
The journeying atoms,
Primordial wholes,
Firmly draw, firmly drive,
By their animate poles.
“Sea, earth, air, sound, silence,
Plant, quadruped, bird,
By one music enchanted,
One deity stirred, —
+
Весна весну в уме плодит,
Пусть шестьдесят ему,
Любовь пробудит душу вновь,
Стареть нам ни к чему;
За ледниками зимних дней
Я вижу летний свет,
Наносы вьюжные хранят
Бутоны роз от бед.
Сфинкс>50
Сфинкс с видом вялым
Сложил крыла,
Повисли уши,
Мысль к миру пошла:
«Кто тайну раскроет,
Что скрыли века?
Я провидца заждался,
Все там дремлют пока;
Младенчика жребий,
Значенье людей,
Плод явный незнанья,
Коварство затей;
После сна пробужденье,
От него же ко сну;
Смерть жизни вдогонку,
Под глубь в глубину?
Раздвинула пальма
Ширь листьев своих,
Слон щиплет побеги,
Отважен и тих;
С красою в движеньях
Дрозд крыльями бьёт,
Птенцов на крыле
Хор вам песенку шлёт.
Бесстыжие волны,
Прелестно пестры,
Ведут с ветерками
Род старой игры;
Частицы-бродяги,
Постарше нас всех,
Тянут, гонят – всерьёз,
Тычут живостью вех.
Хлябь, твердь, небо, тишь, звуки,
Зверь, птица, цветок
Любят те же мотивы,
Един у них бог,
+
Each the other adorning,
Accompany still;
Night veileth the morning,
The vapor the hill.
“The babe by its mother
Lies bathèd in joy;
Glide its hours uncounted, —
The sun is its toy;
Shines the peace of all being,
Without cloud, in its eyes;
And the sum of the world
In soft miniature lies.
“But man crouches and blushes,
Absconds and conceals;
He creepeth and peepeth,
He palters and steals;
Infirm, melancholy,
Jealous glancing around,
An oaf, an accomplice,
He poisons the ground.
“Out spoke the great mother,
Beholding his fear; —
At the sound of her accents
Cold shuddered the sphere: —
‘Who has drugged my boy’s cup?
Who has mixed my boy’s bread?
Who, with sadness and madness,
Has turned my child’s head?’”
I heard a poet answer
Aloud and cheerfully,
“Say on, sweet Sphinx! thy dirges
Are pleasant songs to me.
Deep love lieth under
These pictures of time;
They fade in the light of
Their meaning sublime.
“The fiend that man harries
Is love of the Best;
Yawns the pit of the Dragon,
Lit by rays from the Blest.
The Lethe of Nature
Can’t trance him again,
Whose soul sees the perfect,
Which his eyes seek in vain.
“To vision profounder,
Man’s spirit must dive;
+
Друг дружку знай хвалят,
Всяк в общество зван;
Ночь утро скрывает,
А гору туман.
Мамаша ребёнку
Всю радость дала,
Часы бесконечны,
А солнце – юла;
Тишь всех сущих сияет —
Нет ни тучки – в глазах,
Мира целого суть
В милых сих мелочах.
Но смертный стыдится,
Таит и ползёт,
Взирает украдкой,
Хитрит и крадёт;
Уныние, слабость,
На зависть легли,
Дурак и сообщник —
Отрава земли>51.
Рекла его матерь,
Узревшая страх,
(От речи и тона
Шла дрожь в небесах):
“Кто в твой кубок влил яд?
Кто хлеб месит сынку?
Кто уныньем с безумьем
Дурманит башку?”»
Слыхал ответ поэта,
И громкий, и живой:
«Давай же, Сфинкс! Мил слуху
Плач погребальный твой.
Вся глубь любви таится
В картинах века бед,
Они поблёкли в свете
Значенья, выше нет.
Гнобящий смертных демон
Прекраснейшим любим;
Льёт свет в зевок Дракона
Святой лучом своим.
Того Природы Лета
Не ввергнет в сонный час,
Чей дух зрит совершенство,
Что тщетно ищет глаз.
В виде́нье погрузиться
Людской обязан дух,
+
His aye-rolling orb
At no goal will arrive;
The heavens that now draw him
With sweetness untold,
Once found, – for new heavens
He spurneth the old.
“Pride ruined the angels,
Their shame them restores;
Lurks the joy that is sweetest
In stings of remorse.
Have I a lover
Who is noble and free? —