Пит вспоминает, что впервые услышал о ней во втором или третьем классе в «Куорри-Бэнк». К тому времени им уже постоянно твердили, что они плохо кончат. Родители Пита и тетушка Джона стращали ребят как могли, но те втихомолку только смеялись. А потом появилась Джулия и вместе с ними стала в открытую хохотать над учителями, над родителями и над всеми прочими.

«Она была отличная, – говорит Пит. – Клевая. Мы ей пересказывали, что нас ждет да как мы кончим, а она говорила: да ну, ерунда. Мы ее любили. Она одна была на нас похожа. Рассказывала нам о том, что мы хотели услышать. Все делала ради смеха, как и мы».

Жила она в Аллертоне, и они часто заходили к ней после школы. Иногда Джулия сама их навещала. «Однажды мы ее встретили, а она надела дамские панталоны на голову, на манер косынки – штанины свисали на плечи. Идет такая и делает вид, будто не понимает, отчего люди пялятся. Мы так и покатились со смеху… В другой раз гуляем с ней по улице, а на Джулии очки без стекол. Навстречу знакомые идут, ничего не замечают. Она с ними болтает, а между тем сует палец в оправу и трет глаз. Люди прямо столбенели».

Айвен считает, что благодаря Джулии Джон и стал бунтарем. Она поощряла его склонности, смеялась над тем же, что и он. Мими была с ним строга – впрочем, не строже других матерей – и только следила, чтобы он не курил и не пил. Ей пришлось немного ослабить вожжи, но Джон, естественно, предпочитал Джулию и постоянно уходил к ней. Джулия была паршивой овцой – во всяком случае, самой дикой в своей ручной семье. И хотела, чтобы Джон, и так на нее похожий, был точно таким же.

В школе Джона уже перевели в 4 «С» – он впервые попал в самый слабый поток. «Тут мне стало взаправду стыдно, что я оказался в компании недоумков. Поток „В“ был ничего – в „А“ собрались одни зануды. Я стал списывать на экзаменах. Но что за радость состязаться с придурками? Я опять покатился под горку».

Пит Шоттон съезжал все ниже вместе с Джоном. «Я и ему жизнь поломал».

Во втором полугодии четвертого класса Джон оказался на двадцатом (из двадцати) месте в самом слабом потоке. «Несомненно, его ждет провал», – написал один учитель у него в табеле.

Когда Джон перешел в пятый класс, в школе появился новый директор мистер Побджой. Он сразу сообразил, что Леннон и Шоттон – главные школьные смутьяны. Но ему все же удалось наладить хоть какой-то контакт с Джоном, в чем не преуспели учителя. Они слишком хорошо знали Джона.

«Он был сущее наказание, одни проделки на уме. Я не очень-то его понимал. Как-то раз даже высек его, о чем сожалею. Сожалею, потому что я не сторонник телесных наказаний. Я унаследовал эту систему, но вскоре от нее избавился».

Мистер Побджой немало удивился, когда Джон не осилил экзамены обычного уровня по программе средней школы. «Я думал, он сможет их сдать. Он по каждому предмету не добрал всего одного балла – отчасти поэтому я и помог ему поступить в Художественный колледж. Я знал, что у него способности к искусству, и считал, что нужно дать ему шанс».

Когда будущее Джона оказалось на кону, Мими пошла на прием к директору. «Он спросил, что я собираюсь делать с Джоном. А я спросила: „Что вы собираетесь с ним делать? Он учился у вас пять лет“».

Идея с Художественным колледжем понравилась Мими, хотя она, похоже, не догадывалась, до чего Джону повезло, когда его туда приняли. «Я хотела, чтоб он получил профессию и мог нормально зарабатывать на жизнь. Я хотела, чтобы из него вышел толк… Про себя я думала о судьбе его отца, о том, что из него вышло, но, разумеется, Джону об этом сказать не могла». Сам он, оглядываясь на школьные годы, не испытывает ни тени сожаления.