На площадке между этажами гора битого стекла. Все артерии и вены себе здесь перережешь, если упадёшь!
– Ну, какая же она маленькая! – всё причитала Лепёхина. – …! – вдруг высказалась она. – На шпильках здесь не походишь!
Да куда уж тебе, старухе!
– Если я завтра найду рабочую силу, то всё перетащим, – пообещала она.
Значит, опять работать будем. Ура!
1 ноября 1998, понедельник
Я приготовила для Михаила Викторовича две газеты про веру Курицына. Статья про Кириенко, устроившего дефолт, «Чему учился – а где пригодился»,1– на передовице! И ещё одну статью, где сказано, что прошедшему одитинг (аудитинг), «нечто среднее между допросом и исповедью», нужно проходить реабилитацию в психиатрической клинике 25,5 месяцев! При одитинге «вскрывается подсознание», и наступает шизофрения!
2 ноября 1998, понедельник
Боюсь показываться Янке на глаза из-за этой проклятой записки.
Тут два варианта. Либо она её получила и постеснялась звонить, либо её мамаша перехватила и теперь рвёт и мечет.
Сегодня вся мебель стояла на месте. Значит, Лепёхина «нашла рабочую силу». Я оставила ей записку:
«Галина Георгиевна, я буду здесь с утра. Передайте Михаилу Викторовичу, что мне нужно с ним встретиться…»
3 ноября 1998, вторник
Я пришла, как и обещала.
Наша комната на верхнем этаже – нараспашку. Пластиковые окна, светлые евро-стены, и списанная мебель. Шифоньер свой турбюро не отдали, вместо него у двери встал светленький, двухстворчатый, колченогий шкафчик. Я по-хозяйски села за стол спиной к окну.
Зашла высокая, крупная женщина лет тридцати семи, с крашеными и завитыми каштановыми волосами, в синем джинсовом костюме.
– И это и есть ваша «офисная мебель», бляха-муха?!
И мне показалось, что у меня от скуки голова разорвётся, и я ушла домой.
Сегодня же у Риммы день рождения. Подарок у меня есть. Швейный набор. Такие сейчас в электричках продаются, а маме, наверное, на работу принесли.
Я всё-таки надеялась, что смогу купить хоть коробочку конфет. Просто посмотрела я на набор, и так жалко его стало! Там и ножнички, и сантиметр, и напёрсток. Нет у меня денег, не могу что-то другое купить!
Приезжаю в Правду – тихо, даже пёс молчит. Опять надо завтра ехать.
…Грузный, седоусый старик в очках вошёл в Подлипках. Он сидел рядом и внимательно изучал меня. На Валентиновке начал разговор:
– Девушка, вы уж меня извините, но что вы так руки держите? Это же – колдовской знак!
Я покорно убираю руки и смотрю в свой полосатый пакет. Но дед не отстаёт:
– Вы что, стесняетесь, когда с вами разговаривает мужчина?!
– Нет.
Мужчина нашёлся!
– Так что же вы смотрите в сумку? В ней есть только то, что вы купили. Или должно появиться что-то новое после знака?
Да, тщательное рассмотрение ручной клади, теребение пуговиц – признак застенчивости. Но я часто смотрю в сумку, потому что там – ключи, очки, две записные книжки, кошелёк. А раньше – ещё и будильник, подаренный на прошлый день рождения Наташей Бурундуковой.
– Не надо так меня стесняться! Надо быть напористой! Не надо стесняться мужчин! Я, конечно, намного старше вас, но… Наши предки были напористы. А вы, такая симпатичная, красивая девочка… Да, очень красивая, симпатичная девочка! Я, правда, пока вижу только ваш профиль… А вот в анфас… Вы только, пожалуйста, не обижайтесь, если я что не так скажу, но я часто еду с вами в одном поезде. А вы меня не знаете?
– Много народу едет.
И я с ужасом подумала: а вдруг это какой-то знакомый родителей, и его поставили следить за мной?!!
– Ну как же! А вот я выберу себе десять пассажиров и изучаю их. Это какая платформа?
– Загорянка.
– Загорянская! Далеко едете?