искать велосипед, шуршащий между нами,
что слышит, как растут антоновка и камни:
как брат или сестра – касаясь животами.
(08/02/2016)
«Что со мной остаётся …»
Что со мной остаётся —
то не имеет причины,
вытащит из меня
ножичек перочинный
неумолимое детство
малое там, где шарик
гелиевой рукой
нас в кислород строгает
в Каменске или где-то —
и, утерявши нитки,
шарик по мгле летит
такой же, как лошадь зыбкий.
(07/02/2016)
«По контуру совы…»
По контуру совы
Есть роща, а в ней львы —
В них счастье тоже есть,
Но им его не съесть.
«Где ночь лежала у виска …»
Где ночь лежала у виска —
зову холодного отца
звездой, молекулой – имён
не выбирая там, как тёрн.
Скрипят здесь атомы, Аид
теряя то меня, то вид,
то хлев нагретый молоком
стекающим, где смерть окном,
как ворон [космос, а не глас]
косится в жизни новый глаз,
встаёт невнятно у виска
канюча люльку у отца.
(13/02/2016)
«Созреет ранет и разбрызжет птицу по ветру…»
Созреет ранет и разбрызжет птицу по ветру,
и вновь соберёт из коллекции местных зерцал —
и лампочку в ней повернёт – и темень в пейзажах разметит,
в дыхания нить часовую обрушив овал
её бесполезного тела – чью пряжу из звука
ранет белый вяжет, как мать свой бугристый живот —
пока свет скрипит в нём повозкою длинной, и чутко
ладони иной стороны в пересвет фотографий кладёт.
где спицы ранета порхают снаружи и в стуже
и птицы всё брызжут, как лодки, в топорной реке —
в кувшинах древесных себя собирают и – глубже
своих отражений – нырнув в задыхания чёрной руке.
(14/02/2016)
Государь
Пишу, пишу депеши государю
в ладонях у размолотой воды
где – словом лёгким намертво придавлен —
как Лазарь собираю в смерть дары,
и – не дойдя в свету до половины
своей вины – смотрю на письмена,
которые мне почтальон доставил
на псах своих, чья буквица видна
на теменной у паровых сугробов,
у шашек дымных птиц или потом —
предожидая встречу, как обломок
его империи, что плещется за тьмой.
(15/02/2016)
«Выдох наизусть печёт…»
Выдох наизусть печёт
стрекозы [немой] полёт
вертикальный (в смысле – полый) —
или всё наоборот:
из полёта, словно выдох,
вынимаешь стрекозу
и в зрачок её вставляешь,
и сужаешь, как слезу.
(02/2016)
«Испаряются птицы, слетая на свет…»
Испаряются птицы, слетая на свет
круговой, как берёза стоящая в боге —
что, вполне вероятно, получили ответ,
чтоб оставить его на холодном пороге —
и, распавшийся пот раскрутив на груди
рахитичной своей, потому что пернатой,
их фотоны и волны летят впереди
их теней, через снег обернувшись – как атом,
когда падают птицы в своей полутьме
(подзаборной, фонарной) из ада и рая —
и, столкнувшись, разносят хлопки по стране
на окраинах слов и их скрипа сгорая.
Ты возьмёшь себе выдох промокший до слёз
древесины разбухшей от синичьего сока
и окажется мир незнакомым, как плоть,
из которой плывёшь, как большая сорока.
(16/02/2016)
Остров
Андрею Таврову
Обмелели холмы или мельницы их
свет занёс по окружность зрачков лошадиных —
и лежит в земном мясе, один на троих
холм врастающий в небо на пчёлах недлинных,
и свободно вращаются в нём жернова,
холм крошится в муку, что поднимется к верху
и мерцает, как речи живой голова,
и кроится тоской лошадиной по бегу,
он плывёт, как плоды в животах у реки,
что откроются медленней женщин, не сразу,
потому что глубины его высоки,
да и он уподоблен туннелю и лазу
в этих водах, чьи слайды ложатся к земле
и снимают, как Бога, свои опечатки
что оставлены ими на всяком угле
заштрихованным светом – человечьим и шатким.
Вот и трое растут плоскодонкой-звездой,
именуя своё за трещоткою птичьей,
что уносит не холм коготками в гнездо —
только лошадь и звук от неё неотличный,
а звезда в тёплой птице механизмом шуршит —