февральский вынося туда, где ворог
взрывается, как ворон-дурачок.
По глине виноградари идут —
молчат они, стучат медуз подковы,
глазея в високосной мглы редут,
в который вбиты – хоть и не готовы.
Насмешливый снегирь определит —
в нас выдохнув – окрестности, означив
порезы снега, что внутри летит
своих потёмок, где хлопушки плачут.
(28/02/2016)
«В уловке соляной из нашего остатка…»
В уловке соляной из нашего остатка,
где пустота горит просвечивать звезду —
мы ощутим: не смерть рождается – отвага
идти на темноту,
что уточкой поёт, сужается до звука,
где ночь ещё скворчит, как Волга или март,
или сирень растёт, одолевая мрака
воронку, слово, фарт.
Что скажешь ты прорабу, входя в его чертоги,
сочась внутри у света разорванной водой,
которая свершает и сносит соли пропись
усохшею рукой?
(28—29/02/2016)
«Вниз головой растут деревья…»
Вниз головой растут деревья
неотличимые в деталях,
в порыве или двух от ветра
где холода себя зеркалят —
в стволы их прорастает почва,
как влага, листья, мгла и стая —
корою птиц, стрекоз
улова сустав увечный разгибая
по человечьи так, как голос
себя разматывает в эхе,
в окрестность синюю, как полоз
саней в экранном чёрном снеге,
где баржи ос [пока что мёртвых]
скрипят в окраинах недлинных,
клубком зияющим мерцая
внутри у белых комьев глины,
где сны выходят, как деревья,
в ушанке грачьей, на охоту —
палят душой подземной в небо,
врастая в звуки, как в пехоту.
(07/03/2016)
«Закрывая очи осам…»
Закрывая очи осам,
ржавым лампочкам весны,
плавит цапля сгустки сосен
яблоком сквозным, глазным
кожуру смолы снимает
и в колодец их гулит —
как дуга не умирает —
в электричестве сквозит
птиц плетение смешное
в белом хворосте небес,
видит зёрна паутины
зреют в ледяной росе,
Это ангелы – смыкаясь —
запирают в глаз пейзаж,
и их тёплые ключицы
в вёдрах осами дрожат.
(08/03/2016)
«Не знак, не Бог и не причина …»
Не знак, не Бог и не причина —
вставал с утра и видел: камень
был вплавлен в небо белой призмой,
плывут в спасение кругами
деревья, впадшие в окружность,
как в ересь, в юность или в брёвна —
и Плотник их берёт снаружи
и тын выстраивает ровный,
где снег бредёт, так будто время
расставленное между нами,
как будто сбрасываешь бремя
проросшее сквозь смерть словами,
проросшее и страх, и храмы,
и клубни ангелов на пашне,
где облака велосипедов
сверкают водяной поклажей,
где в свиток развернулся камень,
как знак и Бог или причина,
вставая утром слишком ранним,
пролившись улием пчелиным.
(09/03/2016)
«Где мнимый соловей летел…»
Где мнимый соловей летел,
как дымный мим среди петель
дверных и точных мертвецов,
всходящих из его вдовцов,
на ловчий и прибрежный свет,
что в зренье муравья продет
и вписан в божий этот март
в собранье тёмное петард,
что разгибают кислород
на дерево и рыбу, мёд
замедленный внутри у них
ключами медными бренчит
и выпускает птицу вверх
из соловьиных дыр, прорех
глазных, и плачет на весу
в силках, похожих на росу.
(14/03/16)
«За воздухом стеклянным лошадь спит…»
За воздухом стеклянным лошадь спит
кузнечиком, прижав к себе звезду,
которая в руках её звенит,
напоминая воды и дуду,
которые вдохнут её сюда
вдоль диафрагмы и лучей округлых,
ладонью слюдяной разжав углы
кузнечика, похожего на губы
и море в этой лошади ревёт,
и небо обрывает лепестками,
похожими на шкуру от неё,
чей лабиринт расходится, как камень.
(15/03/2016)
«Руины неба = свет и язвы…»
Руины неба = свет и язвы
закручены по часовой
в язык прекрасно-безобразный,
лежащий раем под горой,
и скачет в косточке птенцовой,
надмирный выдох сохранив
в пчелином гуде, кровоточа,
их шар из белой глубины,
как рой, наитие и Отче
законченной (почти) зимы…
и в букву зренье удлиняя,
пружину снега сократив,