но не рождённые бредут
и где они прошли – соски
земные плачут внутрь
и виновато
«выходишь в ночь а…»
выходишь в ночь а
ночь в тебя заходит
начнём с начал
июль – не календарь
вода (как дима
написал) не ходит
не ночь андрей
а тонущий вокзал
похоже здесь сто-
яла электричка
начнём с начал
восходит в небо дождь
есенин спит
пока сгорает спичка
и в этом правда
правды ни на грош
сгорает ночь
скорее – полседьмого
начнем с начал
вода приходит ночь
все мудаки и суки
но в июле
за изречённое
речёшь себя на нож
выходишь ночь
гостиница и узел
грызёшь на пальце
неесенин спит
вода уходит
в небо (точка) то есть
вода перелицована
на спирт
Декорация для голоса собаки
бобик с косточкой свинцовой [пере-
бегает как сквозняк битый
между двух форточек]
лает собака – её перед-
ввёрнутый голос
гремит как стая мисок
[рано утром
озирается]
кто ты?
чьё ты зёрнышко
в свинцовых костях?
[лай из кинозала] моё
«молчи молчи молчи молчи…»
молчи молчи молчи молчи
то с правой то с другой руки
здесь есть река но изреки
ножа не видно не дыши
застыл как зябнущий незверь
не птица но себя сильней
прозрачней видишь как внутри
двора тебя все мужики
стоят не дышат а вверху
летает непрозрачный куб
он говорит – что говорит
молчание звонарь болит
и ходит по гнедой дуге
трам-пам-парам с бре-ке-ке-ке
молчи молчи молчи молчи
но выйдя в тело мужики
взлетают как с одной руки
из глубины слепой реки
свинцовый куб во мне летит
молчи молчи мне говорит
Чад
Ольге Ермолаевой
над головами в чад трамвай влетел разбился
на стаю медленных ворон
разворотился
на стаю медленных ворон на горловое
молчание на дирижабль
над головою
свистит молчание свистит заветной уркой
над головами в чад трамвай на полудурка
всегда дурак
найдёт игру цветные тряпки
на перестрелку есть всегда свои
посадки
над головами Чад трамвай и дым до пепла
и я стою – не навсегда
светло и слепо
Кыштымское рождество
как «-20» эта водка плывет во мне из яблонь лодка
мороз мороз пустой кыштым
[плывет за ангелом один]
плывет как «-20» только их наблюдаешь ты со спин
идут обнявшись через круги
[остынь остынь]
через седьмые руки речи сидит кыштым у русской печи
еврей евреем среди льдин
[немой с немым]
поговори со мной я смертный за это дан двойной язык
чтоб ангел говорил до смерти
[как смерть иным]
как в «-20» дети зеки смотри живут
с кыштымским ангелом до смерти
[и там и тут]
и дым к земле ластится как бы почти щенок
и ангел у детей и смертных
[лежит у ног]
«темнее чем речь не бывает…»
Андрею
темнее чем речь не бывает
нет времени года отсюда
и санников книгу читает
и небо выходит повсюду
и едут по каменной тверди
урытые мертвыми сани
темнее урала не всходит
по снегу в стыду и обмане
и жизнь не проходит по слуху
с распоротым брюхом сугробы
идут по телам или смертным
до азии черной Европы
«из художников выживет восемь и к декабрю…»
из художников выживет восемь и к декабрю
опадут эти стены к коленям дощатой земли
но китайская грамота на хрен нужна букварю
дорогая моя колени свои разведи
назовем их руками когда на двадцатую ночь
язвы вскроют суставы словесной паленой чумы
выпьет водка из горла твою нерожденную дочь
из художников только лишь восемь видны
со спины
этот город Свердловск и хоть ебургом мир назови
все конечно Тагил и Озерск а темны переходы
дорогая моя на качелях летая взгляни
никакая болезнь или смерть
как художник уходит
из влагалища мертвого полой как небо
зимы
«перепиленное дерево…»
перепиленное дерево
пьяный в дерево мужик
он лежит под этим деревом
он наверное простит
зачитался старой книгою
и не видит что его
поднимают словно спелое
слово небу
за кого?
«как ты стоял репейник под водой…»
как ты стоял репейник под водой
ты жестяное имя а другой
тебе другое имя даст а конвоир
в большом тагиле больше чем тагил