– Господи, слушая тебя, я впервые понял, о чём мне постоянно твердила моя дочь. Правда другими словами, и не похожа она на тебя ни капли. Она художница. И связалась с таким же. Уехали. Ни недвижимости, ни постоянной работы. Сегодня здесь, завтра там. Я принципиально денег не высылаю. Сказал: будет плохо, возвращайся, приму любую. Но не возвращается. И я надеюсь, что это значит, что у неё всё хорошо.

– Ты любишь сладкую ложь или нелицеприятную правду?

– Намекаешь, что всё иначе?

– Ты не ответил на вопрос.

– Давай правду, попробую пережить.

– Точно сможешь?

– Давай.

– С такой формулировкой лично я бы к тебе не вернулась ни при каких обстоятельствах. Это значит признаться, что то, что чувствуешь внутри, было ошибкой. Не всем это дано. И ещё, конечно, зависит от того, что за этим стоит. Просто веселая жизнь, как в притче о блудном сыне, или души стремление. Возвращение к тебе однозначно заставляет поставить крест и на том, и на том. Ты вообще их своими словами на одну доску поставил. А если это не желание беспечной жизни без обязательств? Если это призвание именно творить? Она показывала тебе свои работы?

– Последнее время нет, а раньше откровенная мазня была.

– Малевич вон замалевал чёрной краской холст, и все до сих пор ахают: какой шедевр!

– Ты считаешь это шедевром?

– Я нет, но мировое сообщество считает. Так почему бы ей не попробовать стать вторым Малевичем или Пикассо? Это потребность осуществить попытку самовыражения.

– Ты хочешь, чтобы я предложил ей деньги?

– Нет! Ни в коем случае. А вот попросить прислать фотку её последней картины я бы попробовала. Сказала бы, что разговаривал тут с организатором выставки картин, рассказал ему о ней, и он попросил, чтобы понять в каком стиле она пишет. А потом, когда пришлёт, пошла бы в какой-нибудь салон и попросила оценить, заплатив оценщику. Исходя из оценки, написала бы, что ему в общем-то понравилось, но… и перечислила недочёты указанные оценщиком. После чего попросила написать ещё картину, учитывая рекомендации, типа вдруг ему понравится, и он для галереи купит. А потом, возможно, купила бы её картину для себя под видом какого-то ценителя.

– Ты сказала, не любишь вранья. И предлагаешь врать.

– Не люблю и не вру это разные категории, не находишь? С мамой, например, я постоянно вру. Иначе она в амбиции впадает и наши отношения ухудшаются в разы. Тебе предложила способ для самого себя понять действительно её художества всего лишь мазня или за этим кроется талант. Если мазня, то есть смысл подождать её возвращения в родные пенаты. Если нет, то помочь ты ей сможешь, лишь поддержав её талант. Кстати, мне пришёл в голову способ не врать. У тебя хватит мужества и любви к ней, чтобы честно сказать: я подумал и решил, ты чертовски талантлива, хочу для себя купить твою картину. Когда ты станешь знаменитой, это окажется неплохим вложением капитала. Сможешь? Тогда никакое враньё с оценщиком будет не нужно.

– Пока не готов отказаться от мысли, что это лишь блажь. Она и настоящий художник для меня понятия плохо коррелированные.

– Честно. Я оценила. А можно нелицеприятный вопрос?

– Валяй.

– Как бы ты отреагировал, если бы для твоих родителей понятия ты и настоящий хирург плохо коррелировались, и они посчитали это блажью?

– Здорово укусила. Меня поддерживали, гордились с самого начала. Но я шёл туда, куда они и подталкивали. Это была, можно сказать, их мечта.

– Так ты осуществил их мечту или всё же свою?

– В какой-то момент это совпало.

– Значит, тебе повезло. А вот дочери твоей не очень. Покажи мне хоть что-то из её рисунков.

– У меня их нет.