Ей сегодня повезло. Скачки цифровой вакханалии закончились через десять минут.

– Отлично! – прошипел Гарик, смял коробку, выбросил ее в корзину под ногами, вытер рот и руки салфеткой и только тогда к ней повернулся. – Нуте-с, старший лейтенант Мария Лунина, что у вас? Что за хлам на столе?

– Там одежда, Гарик. Самоубийцы с бульвара. Дело нам спихнули из соседнего отдела.

– Слышал, – кивнул он. – А шмотки его мне зачем, если он сам себя?

– Заточкой? В сердце? Серьезно? – фыркнула она и еще раз крутнулась на ветхом стульчике. – И это притом что у него пистолет имелся?

– А, вот как! – Гарик схватился за кончик своего дреда и принялся накручивать прядь не очень чистых волос себе на палец. – А на шмотках что, кроме крови? Что ты там обнаружила? Ты же что-то обнаружила, въедливая наша.

– А там, Гарик, на рубашке, подкладке пиджака и брюках, в которых он был на момент смерти, странные масляные пятна. А пистолет, на который у него имелось разрешение и который всегда хранился в сейфе у него дома, отсутствует. Его нет в коробке, и при Лебедеве он не обнаружен.

– А пятна на одежде есть?

– Именно! И точно такие же пятна имеются на внутренней бархатной поверхности коробки, где все время хранился пистолет.

– Хочешь, чтобы я их сличил?

– Так точно, Гарик.

– Хорошо, окажется, что они идентичны и оставлены одним и тем же оружием, дальше что? Он, может, в этой одежде неделю ходил до самой своей смерти. А то и месяц. И оружие таскал везде с собой потому, что кого-то боялся или место выбирал, где застрелиться.

– Чего тогда не застрелился?

– Не так просто это сделать, Машка, – вывернул нижнюю губу Гарик. – Можно долго собираться и…

– Посмертное письмо, оставленное им сыну, датировано днем его гибели. Чего это он с пистолетом ходил по городу, если помереть собрался тем днем, когда и помер?

Гарик замер, взгляд застыл.

– Согласен, – кивнул он, встряхнувшись. – Ладно, посмотрю, что можно сделать. Вываливай свое барахло, осмотрим вместе. Предварительно.

Маша послушно вытряхнула из пакета вещи, взяла предложенные Смирновым перчатки, две ее дежурные пары уже были выброшены. Натянула с трудом – размер был не ее. Разложила все на лабораторном столе.

Гарик стоял в стороне со скрещенными за спиной руками и пока ни к чему не притрагивался.

– Да, и еще очки. – Маша положила солнцезащитные очки в стороне от одежды.

– Странные очки, – пробормотал Гарик, поддел за дужки пальцами в перчатках, повертел так-сяк, к глазам поднес. – Откровенно дешевая вещь. Как-то не вяжется с остальным гардеробом. У дяди даже нижнее белье дорогое, и тут эти очки…

– Да, Гарик! И я о том же.

– А ты чего радуешься-то, не пойму? – покосился он на нее с прищуром. – Надеешься, что он их тем утром купил?

– Ага. Надеюсь.

– Зря, Лунина, ты надеешься. Это один процент из ста, что ты попадешь.

Отодвинув ее правой рукой подальше от стола, Смирнов принялся осматривать и ощупывать вещи Лебедева. Начал с ботинок. И каблуки подергал, и шнурки вытащил, и стельки. Все разложил аккуратно в сторонке. Потом ремень, брюки, рубашку, пиджак.

– Оп-па! – что-то нащупал в правом кармане пиджака Гарик. – Может, тебе даже и повезет, Лунина.

– Что там? – вытянула Маша шею.

Гарик достал из кармана скомканный в шарик шуршащий целлофан. Взял щипцы и принялся разворачивать шуршащий шарик на столе. Внутри обнаружилась бумажка три на три сантиметра, на ней мелким шрифтом название изделия: «Очки пластиковые, солнцезащитные», с артикулом и заводом-изготовителем, от руки написана цена. И вот сверху это все дело припечатано штампом торговой точки с адресом и указанием фамилии индивидуального предпринимателя.