– стараюсь – коротко бросил Борис, жадно вдыхая утренний воздух. Он вспомнил слова безумного доктора, про скорость реакции и способности к обучению, вспомнил первое ощущение брааги, подумав, все же хоть и зовут его проклятьем, но чтоб сохранить жизнь в этом мире оно лишним не будет. Как и хорошая пара топоров, на коротких рукоятях и мощное, короткое копье с широким листом лезвия, которым можно как колоть, так и рубить. Все оружие, которым пользовался Борис было оружием нападения, ни щита, ни доспеха. И Кромхильд и Велунд, оба его наставника сошлись во мнении, что ни к чему носить дополнительную тяжесть, обладая скоростью брааги и не обладая особыми умениями воина при этом.

Умывшись из ручейка, который журчал неподалеку и, наскоро позавтракав, остатками вчерашнего ужина караван выехал в наступивший день. Степь только казалась ровной как стол, на самом деле состояла из ровных валов пологих холмов и таких же спусков, переходящих в равнины. Когда караван преодолевал очередной гребень холма, зоркий глаз проводника увидел на холме впереди двух всадников. Заметив их, главный возница каравана велел поднять на шесте бунчук с двумя лисьими хвостами, затрепетавшими на ветру. На вопрос, зачем это делают, Бахма, объяснил, что два хвоста лисицы – это знак мирной торговли между племенами. Он же рассказал, что обычно в это время караваны не водят, но каких-либо правил в этом нет, каждый как хочет, так и ведет торговлю. Степняк оказался чуть более приземистым и плосколицым, чем подданные тенге Рахиса. Борис запомнил такие лица, именно они везли их в Легион, запертых в клетках, словно животных. Круглое, вогнутое лицо с жидкой щеточкой усов и злыми глазами. Впрочем, встретили их довольно миролюбиво, хоть и косились на легионеров да на Витьку. Сам Борис особо не выделялся ни одеждой, ни статями, поэтому на него особо не обращали внимания. Стойбище это не было центральным, скорее что-то перевалочного торгово-таможенного поста. Поэтому женщин и детей тут не было, одни мужчины, боеспособного возраста. Старший по каравану сообщил степнякам о просьбе тенге Рахиса и, так как полномочий решать такие вопросы у находящихся тут не было, послали за представителем местного тенге, который явился только на следующий день к вечеру.

– бля и тут бюрократия – отреагировал Витек на то, что им пришлось целый день торчать под пристальными взглядами степняков, которые не были заняты торговлей. Как понял Борис, товары, которые собрал отец Бахмы, были достаточно простыми и с ними определились быстро. Так что остаток дня прошел в томительном ожидании. Наконец под вечер прискакал в окружении четверых воинов пузатый мужичок, в дорогом халате с застывшей маской приветливости на плоском лице. Сев у костра он начал общаться с представителем тенге Рахиса и по его ответам всем стало понятно, что они не сильно ошибались в своих прогнозах, на тенге Рахиса, местному боссу наплевать, как говориться, с высокой колокольни. Борис понимал с пятое на десятое, язык был похож, но все же имел отличия, а скорость общения двух местных дипломатов была сумасшедшая. В сухом остатке выходило, что посол местного тенге не впечатлился ни просьбой Рахиса, ни рассказами, про исчезновение Хурай, которые для приграничных с империей земель были лишь легендой, так как от своих гор они далеко не уходили, а вот интерес почуял и принялся торговаться. Торговля закончилась, когда цена прохода по землям степняков дошла, как сказал шепотом Бахма, до цены трех повозок с пленниками, которую платила империя за конвой ссыльных в Легион. Причем, ссыльные провозились с учетом, так сказать накладных расходов, в виде повозок и дрянной, но все же кормежки. Когда стороны сторговались, радостный мужичок, щерясь редкозубой улыбкой, поставил на куске кожи оттиск костяной печати местного тенге и вручил ее старшему каравана, приняв от него увесистый мешочек, звякнувший монетами, при передаче.