Секция называлась «Каскадёры», но никакого отношения к киношным трюкам не имела. Невысокий щуплый тренер с красным носом требовал ритуальных поклонов залу, школе и себе, считал по-японски, учил необычным движениям. Атмосфера подполья прибавляла ребятам энтузиазма, даря ощущение исключительности, причастности к тайному знанию.

Вскоре запреты пали, и секции экзотических единоборств открылись повсеместно. Рената от строгой Японии повлекло к изощрённому Китаю.

Он быстро понял, что ушу не постичь под руководством водителей автобусов, закончивших ускоренные заочные курсы подготовки инструкторов хитроумных школ древнего Востока: отсутствие системы превращало Путь в физкультуру. Инструкторы старались изо всех сил, были искренны, но не знали чего-то важного, чего-то, что руками не пощупаешь, но без чего все усилия шли прахом.

То, что в мире есть «что-то ещё» Ренат познал довольно рано.

– Присядь быстро-быстро раз двадцать! – скомандовал белобрысый нескладный Никитка.

Никитке недавно исполнилось двенадцать, он жил в соседнем дворе, каждый день прибегал играть в футбол на площадку за синей голубятней.

Ренат присел двадцать пять раз на своих кузнечиковых ногах, запыхался, раскраснелся.

– Теперь встань к дереву, полностью выдохни и не вдыхай.

Ренат задержал дыхание, прижался спиной к истрескавшейся коре исполинского дуба, который заслонял кроной полнеба, и спасал детвору от немилосердного полуденного июльского солнца Среднего Поднепровья, где Ренат проводил лето. Никитка сложил худые ладони в замок, что было сил надавил Ренату на грудь, упираясь ногами в покрытую жухлым листом землю.

Ренат не осознал, не понял, когда и куда исчезли Никитка, житомирский двор, и весь знакомый вдоль и поперёк мир счастливого советского детства с бабушкиными блинчиками и вишнёвым вареньем. Со снами похожая история: вот ты ещё думаешь о мушкетёрах из толстой книжки в солидном тканевом переплёте с золотым обрезом, глазом моргнул – и уже крадёшься в зарослях мокрой кокколобы вдоль раскисшей дороги, вместе с другими охотниками, сжимая в руке каменный топор, а в ушах гремит голос Большого Змея….

Только что на грудь больно давили костлявые никиткины ладошки, на той стороне двора какая-то тётка истошно орала на ирода, что всю кровь из неё высосал – и сразу тишина, темнота, каких и представить до того было нельзя. Но вот темнота ожила, забродила, в самой её сердцевине зажглись сполохи, как в чёрном космосе над Белым морем в трескучий мороз, только не зелёные, а голубые; закружились холодными фиолетовыми узорами на теле невидимого Нага, танцующего гипнотический, гибельный, но не страшный танец. Поверх и вне этого колдовского узорочья проявилось лицо женщины, того же цвета и той же природы. Ренат никогда раньше не видел этого лица, он даже представить не мог, что красота может быть такой полной и окончательной. Хотелось остаться здесь навсегда, не было на свете причин существовать где-то ещё.

Но появилось что-то раздражающее, тормошащее, отчего волшебство начало таять.

Открыв глаза, Ренат увидел над собой перепуганного Никитку.

– Ты зачем меня разбудил? Сам же говорил: «усыплю, посмотришь мультики»! И что? Сам же и мешаешь. Дурак, что ли?

– Ага. Дурак. Сам ты дурак! Ты как стоял, так и хлобыстнулся на землю, как доска.

– И что? Мне стоя надо было вырубаться?

– Это ладно! Ты полежал чуть-чуть, а потом дёргаться начал страшно. Я думал, ты помираешь. Испугался, да. И ты испугался бы! Так ты ещё очухался не сразу, я тебя пять минут тряс, думал, за взрослыми бежать придётся.

– Ну и зря, мне хорошо было.