– Вот, водопровод. Но вода только холодная. Тебя как звать?

– Ренат.

– А меня – Таисья Христофорвна. Гляди, вот комнатка, – она толкнула дощатую дверь в каморку.

Ренат, нагнувшись, вошёл. Комнатка оказалась игрушечной: низкий потолок не позволял полностью выпрямиться, от стены до стены – пара шагов, напротив крохотного окошка – топчан. Цена оказалась такой же кукольной.

– Подходяще. Беру.

– Только сразу предупреждаю: без озорства, – старушка строго погрозила пальцем. – Вина не пить, девок не водить. Никого не водить. Я тебе угол сдаю, больше никому. Я старая, живу одна, привыкла к тишине.

– Я, Таисья Христофоровна, спортсмен. Не пью, не курю и женщин знакомых не имею – некогда и незачем.

– Как так? – простодушно изумилась хозяйка.

– А вот так! Веду почти монашеский образ жизни. Изучаю китайский бокс у вашего односельчанина.

– У кого это? – удивилась Таисья.

– У Ежена.

– Не знаю такого. Он, должно быть, недавно поселился?

– Ну, несколько лет, как из Ивановки.

– Тогда понятно. Я старожилов-то не всех знаю, а теперь немцы уехали, русские тоже уезжают, заместо них киргизы вселяются – я с ними не вожусь.

– Ежен – дунганин.

– Да по мне хоть дунганин, хоть казах – нерусь. Ещё раньше кое-как уживались, а теперь все врозь. Да и промеж своих – тоже врозь. Такие времена пошли, – она в сердцах махнула рукой. – Какой он хоть из себя? Маленький такой, небось, с козлиной бородкой? И говорит с китайским акцентом: «моя твоя не понимай»?

Ренат рассмеялся:

– Совсем наоборот! Высокий, крепкий, широкоплечий, представительный. Кулаки – с мою голову. Такой и без бокса кого угодно побьёт. Говорит по-русски чисто. Гладко выбрит. Ходит в костюме, ездит в дорогой машине с водителем.

– Ишь ты, каков гусь! Не встречала таких важных.

Ренат переменил тему:

– Я комнату сниму, чемодан оставлю, но поживу ещё немного у Ежена. Неудобно сразу съезжать – обидится. Заплачу вперёд, не волнуйтесь, – он протянул деньги.

– Мне что, – сказала Таисья Христофоровна. – Дело твоё. Беспокойства меньше.

На том и порешили. Ренат записал адрес, перетащил чемодан, и вернулся в дом Учителя, ожидая удобного момента, чтобы сообщить о переезде. На домочадцев стал поглядывать дерзко, почувствовав свою независимость. О заработке не думал – отчего-то был уверен, что работу в селе найдёт легко.

Ежен и слушать не стал:

– Тебе плохо у меня? Тебя обижает кто-то? – он подался вперёд, нахмурился.

– Нет, что вы! Просто неудобно стеснять вашу семью.

– Ты никого стеснить не можешь. Ты очень худой, – усмехнулся Ежен. – Ты совсем не слон и не бегемот. У меня жило по пятнадцать человек учеников, иногда и побольше. Так что выбрось эту дурь из головы, оставайся у меня спокойно. Хорошо?

Учитель никогда не приказывал. Он все свои просьбы заканчивал вот этим «хорошо?». Сложно ответить «нет» на широкую улыбку чеширского кота.

– Хорошо.

– Значит, договорились. С понедельника начнём заниматься.

Ренат возликовал, услышав о занятиях, поклонился, выскочил на улицу.

Ежен, видимо, серьёзно и строго поговорил с женой. Асылкан больше не гнала Рената. Она просто перестала его замечать. Предложения о помощи по хозяйству игнорировала, обо всём просила сыновей.

Ренат погрустнел, старался бывать в доме реже. В его планы совсем не входило становиться причиной семейных неурядиц. Но и перечить Учителю – невозможная дерзость.

От комнаты у Таисьи Христофоровны Ренат решил не отказываться: мало ли что. Да и чемодан целее. Поживём – увидим.

С утра, отработав тренировку и позавтракав, Ренат отправился в Кант, на базар. Кант – не Бухара, городок не велик, рынок соответствующий. У входа с покосившимися рыжими воротами сидят продавцы пахучего кумыса с сомнительной чистоты стаканами, за каменной высокой оградой под брезентовыми навесами расставлены ряды прилавков с сахарными помидорами, крепкими колючими огурцами, влажной зеленью и прочими дарами Средней Азии.