Семен ночевал в избушке из плавника, сложенной безвестными добрыми людьми в устье небольшого распадка. Окна и дверь отсутствовали. Крыша и печка были. Уже приемлемо. Если с утра наготовить растопку и дров, то вечером после дальнего похода, можно обогреться и просушить одежду. А ещё возле избушки есть подлинное сокровище (для тех, кто понимает): железная бочка без дна на костровой яме. Внутри два ряда решеток. Рыбку коптить.

Скалы прикрыли домишко от лаптевского ветра. После ужина, передохнув, Семён поднимался на самый высокий камень, с которого было видно море. Радовался вечерней заре-послесветию перед пока недолгой, но с каждым днем всё прираставшей тьмой. В небе появился месяц, тонкий полупрозрачный серпик. Свежий лаптевский ветер немного усмирял мошку. В сумерки холмы кряжа Прончищева прирастали высотой и объёмом. Из распадков выползал вечерний туман.

Тишина. «Для того, чтобы услышать себя, нужны молчаливые дни», полагали индейцы. Классные места для современников, утомленных в битве за бабло. Лаптевский берег как раз там, где «молчание подобно топоту табуна, А под копытами воля, Где закат высекает позолоченный мост между небом и болью» (АлисА).

Да, «здешняя жизнь дом того, у кого нет дома» («Тысяча и одна ночь», «Рассказ о водяной птице и черепахе»). На берегу дыбились груды плавника: коряги, сучья, стволы лиственниц. Попадались доски с кораблей, Однажды Семён нашел большой рулон линолеума, крепко измятого волнами, в дырах. Ценная вещь. Рулон и доски отнес к избушке. Рассчитывал со временем закрыть пустоту оконных проемов. Дверь сотворить. Известно же, в России каждый нормальный мужик сызмальства имеет профессии электрика, плотника, строителя, сантехника, механика, кулинара. Ну, и физика-ядерщика, само собой (шутка). Иначе не прожить. Никому нужен не будешь.

В отсутствие Семёна к жилищу устремлялся местный мохнач. Полагал участок своим. Оттого на всякий пожарный парень держал под рукой заряженную ракетницу. По малым признаком медведь всегда знал, дома ли постоялец. Выжидал, когда тот отправится в очередной дальний поход. Отсутствие Семёна выдавали исчезновение «лягушечки» и печного дымка. Очень интересовался подсоленной копченой рыбкой из Семёновых запасов и канистрами с бензином, привязанными к потолку. Достань он ёмкости, Семён лишился бы всякой возможности передвижения. К бензину мишка тянулся из-за возбуждающего резкого запаха. Вспомним малолетних наркоманов из девяностых с клеем БФ и тем же бензином в пластиковых пакетах на головах.

Пока (тьфу-тьфу!) обходилось малыми поборами. Драгоценные канистры целы. Каждое посещение легко опознавалось по запашку-перегару. Медведи ничем не брезгают, включая падаль, оттого дух от них ещё тот. Зиму всей душой ненавидят. Проспать стараются, ищут места под берлогу в пещерах и среди «чемоданов», блоков развалившихся скал. В тёплые края на зимовку не рвутся. Отечество любят. Куда опасней проходившие мимо лоси. Эти проложили поблизости собственную тропу. Медведь-хозяин им не указ. О лосиных боевых возможностях в народе поговорка живет: «На медведя идешь, постель стели, на лося идешь, – гроб теши». В схватке с человеком мохнач инвалидом сделает. Лось насмерть забьёт.

Этим вечером Семён на смотровую площадку не пошел. Победило давнее желание хорошенько вымыть голову. С его цыганской шевелюрой в пыли и копоти до колтунов очень недалеко. Полевая помывка Семёна проста и эффективна. Прокипятил печную золу в ведре, твердый остаток отбросил. Получился раствор щёлока не хуже шампуня. Таким веками мылись в деревнях, озадачивая иноземцев. Банька в каждом русском дворе им казалась странной. Известно ведь, что хорошо почёсанная спина считается помытой. А раз так, к чему её мыть.