Мне быстро надоедало проводить время вместе с родителями, которые могли часами, не двигаясь, лежать на шезлонгах рядом с водой на шумном и многолюдном Пирсе Брайтона, поэтому я все чаще старался находить повод, чтобы остаться в доме мистера Уилкса и не ехать с ними.

Моя временная комната располагалась на втором этаже, но, несмотря на это, каждое утро я просыпался и видел на подоконнике с десяток слизней. В приступе сильного отвращения я сметал их всех до единого обратно вниз и плотно закрывал окно, боясь, что они заползут ко мне в кровать. К тому времени, как я спускался вниз, родителей обычно уже не было. Они смирились с тем, что я больше не буду составлять им компанию возле пирса, и оставляли меня на попечение мистеру Уилксу. Тот, удобно устроившись на плетеном стуле во внутреннем дворике дома, огороженного белым забором, попивал кофе и читал газету. В ногах у него лежала собака по кличке Шпеер. Завтрак, прикрытый белой салфеткой, обычно уже ждал меня на столе. Позавтракав, я так и оставался сидеть за столом, нетерпеливо болтая ногами и с возмущением посматривая в сторону старика, чтобы тот наконец оторвался от своего чтения и обратил на меня внимание, но его, видимо, забавляло мое ребячество, поэтому он делал вид, что ничего не замечает. Тогда я начинал обижаться на него и на родителей, чувствовать себя никому не нужным и покинутым.

Детей поблизости тоже не было, мне ничего не оставалась делать, как развлекать себя самому. Место было крайне немноголюдным, почти пустынным. На лугу перед домом росли желтые вперемешку с белыми цветы: лютики и ромашки, а еще чуть дальше лежали покатые, вечнозеленые равнины с сельскохозяйственными угодьями. Вдали всегда можно было разглядеть небольшие группы пасущихся белых овец. Звон от их колокольчиков на груди иногда долетал до ушей вместе со свистом ветра.

Скитаясь среди деревьев, рано или поздно я оказывался на лугу перед домом и от безделья начинал срывать цветы, тут же выкидывая их. Время от времени мимо проходили туристы и что-то громко говорили на иностранном языке, посматривая на меня, а я молча провожал их надменным взглядом, хотя внутри мне было приятно, что на меня обратили внимание. Иногда мой взгляд цеплялся за одинокие деревья странной, изогнутой формы, стоящие посреди вересковой пустоши. Из-за сильных шквальных ветров ничем не защищенные стволы со временем наклонились и начали расти не вверх, а перпендикулярно земле. Смотря на них, даже не в ветреную погоду я не переставал удивляться тому, как природа умеет подстраиваться под самые неблагоприятные условия и продолжает существовать, смирившись и замерев в том мгновении, когда уже не находила в себе силы противостоять ударам судьбы. Эти деревья напоминали мне старых людей.

Несмотря на одиночество, которое впервые я испытал в этом загородном доме мистера Уилкса, и гнетущую атмосферу заброшенного, старого места, я почему-то любил возвращаться сюда из года в год и погружать себя в это надуманное сиротство.

Чувство детской ревности съедало меня, но все менялось, когда под вечер возвращались родители. Я, истосковавшись по ним, тут же скидывал с себя всю спесь. Нередко даже плакал при виде отца, который отсутствовал так долго и совсем не думал обо мне.

Я всегда ждал его больше, чем мать. Как только он появлялся на пороге дома, я запрыгивал к нему на шею и уже не хотел отпускать. Я старался быть послушным и делать все, что мне говорят, лишь бы понравиться отцу. Когда же я наконец добивался своего, он переключал все внимание на меня. Тогда мы собирались и под вопросительные взгляды матери и мистера Уилкса уходили гулять по узким улочкам деревни, которая в багровых лучах заходящего солнца казалась мне еще более устрашающей и таинственной из-за убаюкивающего шелеста деревьев.