Наиболее часто в качестве маркеров этноса и этничности предлагались такие характеристики, как общность происхождения, территории, языка, особенностей культуры и быта. Так, советский этнограф Сергей Александрович Токарев еще в 1964 году писал, что «этническая общность есть такая общность людей, которая основывается на одном или нескольких видах социальных связей: общности происхождения, языка, территории, государственной принадлежности, экономических связей, культурного уклада, религии (если последняя имеется)» [97].

Однако большинством отечественных специалистов по этническим вопросам все перечисленные факторы впоследствии были проанализированы и подвергнуты критике. Практически единодушно были исключены из числа маркеров такие характеристики, как общность территории, происхождения, государственной принадлежности и экономики по той причине, что в большей части конкретных случаев они либо не являются обязательными, либо не выступают в качестве факторов, отличающих соседние этносы. Существуют полиэтнические государства и этносы, которые проживают на территории нескольких государств одновременно.

Попытка сведения этнических различий к особенностям языка и культуры также не принесла положительных результатов. Среди всего многообразия народов можно найти множество примеров, когда один народ говорит на двух или даже нескольких языках, и наоборот, когда представители разных этносов говорят на одном языке. В свою очередь культурные комплексы столь сложны и разнообразны, что не позволяют вычленить четкие критерии, которые могли бы выступить в качестве этнических признаков.

С. Е. Рыбаков пытался объяснить несостоятельность попыток научного сообщества выявить этнические маркеры следующим образом: «Привлекаемые „этнические признаки“ не могут адекватно определять собственно этничность, потому что они отражают феномены, которые сами вытекают из этнического и выступают в качестве его внешней феноменологии. Этническое – это не язык, культура или склад психики, но и не все перечисленное вместе; этническое – это „нечто“ само по себе, которое может лишь отслеживаться по указанным параметрам» [96]. С этим трудно не согласиться, однако вывод, что этничность – «нечто» само по себе, оптимизма не внушает.

Таким образом, как отмечал Л. Н. Гумилев, «у нас нет ни одного реального признака для определения любого этноса как такового, хотя в мире не было и нет человеческой особи, которая была бы внеэтнична. Все перечисленные признаки определяют этнос „иногда“, а совокупность их вообще ничего не определяет» [26]. Сам Лев Николаевич полагал, что признаком, отделяющим один этнос от другого, могут служить модели поведения, так как любой этнос формируется в неповторимых условиях ландшафта, климата, этнического окружения, которые накладывают неизгладимый отпечаток на поведенческие паттерны его членов.

Большинство критиков категорически возражает против такого подхода, иногда в форме довольно экзотической. Так, Л. С. Клейн противопоставляет взгляду Гумилева свой, «противоположный», который базируется на одной из «весьма разработанных концепций этноса, признаваемых в советской и мировой науке» [42]. Опираясь на эту «наиболее авторитетную» концепцию, он пишет: «…если исходить из принятого подведения под понятие „этноса“ таких общностей, как племя, народность, нация, то какие признаки являются общими для них всех? По каким признакам люди отличают одну нацию или народность от другой? А как когда. То по языку, то по происхождению, то по религии, то по расе, то по обычаям или стереотипам поведения (национальному характеру), то по комбинации нескольких из этих признаков»