Казалось, независимость Литвы, сбросившей советский гнёт, должна радовать. Но я ощущал, как в воздухе витает что-то недоброе, а из тёмных подворотен глядят обиженные огненные глаза. Помню, зашёл в продуктовый магазин и в очереди спросил по-русски. Тут оборачивается бородатый мужик: «Не пора ли оккупантам в Москву?» А очередь молчит. Потом иду и думаю: «В чём я виноват? Родился не с той национальностью?» И душа кипит, обидно до слёз. Дома отец говорит: «Ты мужику в магазине что-то ответил? Вот и не отвечай никому». Постепенно я стал ходить по улицам иначе, чем раньше: мелким шагом, и руками не размахивал, чтобы не привлекать внимания…

… На часах уж девять, примчался подметать. Многоэтажка смотрит сотнями тихих окон, но эта тишина звенит напряжением. Там, за занавесками, прячутся лица, полные надежды. Меня тут ждут! На траве вызывающе лежит пакетик с собачьими отходами. Мусор наступает на мир миллионом окурков, кульков и какашек. А против этой лавины – лишь я один, гордо расправил плечи, и взгляд мой решителен и суров.

Только начал подметать – к дому подкатил фургон. Выскочила пара грузчиков и выгружают коробки, мебель, огромный телевизор, пару ящиков. И в одном ящике что-то жужжит! Наверное, заводная игрушка.

Потом и хозяин появился, Кястутис. Спрашиваю: «Новые покупки?» Но он будто не слышит. Ты что себе позволяешь, дядя? С тобой разговаривает дворник! А Кястутис вдруг очнулся: «Добрый день. Да, да, заботы одолевают». Но что-то в недоброе, что-то фальшивое в нём.

Вздохнул и подметаю. Метла у меня обычная, ширпотреб, но когда-то мётлы делали великие мастера! В богатых домах Германии предпочитали метлу из эбена или палисандра – это придумал гениальный Джузеппе Гварнери. Гения называют «великим скрипичным мастером», но он делал скрипки для простолюдинов, а для аристократов предназначались именные мётлы, инкрустированные алмазами и сапфирами. Сегодня несколько шедевров хранятся в Лувре.

Окурки с верхней площадки урны гребу в пакет «цап-цапом», а ведь он для этого не подходит. Но отдельного устройства для окурков нет. Вот ещё одна мысль в диссертацию! Подам новую идею и, глядишь, обо мне узнают в Германии. Тогда и перееду туда – заслуженный, авторитетный. А сейчас жильцы ходят мимо и не подозревают, что на их глазах творится мировая наука.

У крайнего, восьмого подъезда, гуляет женщина-рыба: большие глаза, толстые губы, приоткрытый рот. Её одутловатое лицо всегда одинаковое, как у истукана – никакой эмоции или мысли. Я всегда здороваюсь, но она меня не замечает. Сегодня её грузное тело облачено в старую просторную кофту и трико, на ногах калоши. Медленно переваливается с боку на бок, кидая ноги по сторонам и скрестив за спиной пухлые ладони. У неё явно что-то с психикой.

Вот и завершены «подготовка-инсталляция-зачистка» – ПИЗ многоэтажки. От подъезда ковыляет бабушка Агата.

– Вам помочь?

– Ой, я сама. Потихоньку, потихоньку, и дойду в Деде́лишкес.

– Туда три часа топать! Сядьте на автобус.

– Не ходят там автобусы. Я с утречка встану, соберу водичку, печенье, и шагаю. Приду, сажусь у могилки и с дедушкой говорю, смотрю на его потрет. Скоро уж встретимся.

– Перестаньте! Вам ещё жить да жить.

– Девяности один годочек мне, – улыбается Агата беззащитной улыбкой.

Я бы дал ей от силы 75. Её белые кроссовки с блёстками вообще молодёжные. Но меня поражает другое: придумала себе крест и сама его несёт, в такую даль пешком ходит! Мы с ней старики – мне 49, ей 91, и наше поколение ещё помнит про долг и честь.

Агата – из ссыльных, и за прошедшие годы я слышал её историю десятки раз. Она помнит каждую мелочь, каждую чёрточку, а я всегда слушаю жадно: передо мной свидетель того, о чём пишут в учебниках. Кому ещё выпало счастье увидеть такого человека? В июне 1940-го Литву захватил СССР, а через год начались высылки. Агату с родителями привезли на вокзал. Там отцу заломили руки и утащили в мужской вагон. Агату же с мамой загнали в женский.